Мертвецы живут в раю - Жан-Клод Иззо

Куда меня выведет Батисти? Навстречу моим передрягам. Это уж точно. Есть ли связь между смертью Маню и смертью Уго? Другая связь, нежели та, что Уго приехал отомстить за Маню? Кому было выгодно убрать Дзукку? Марсельскому клану. Я видел лишь это. Но кому именно? Что знал Батисти? На чьей стороне он был? До настоящего времени Батисти никогда не делал окончательного выбора. Почему он должен сделать его теперь? В чем смысл «спектакля», разыгранного в пятницу вечером? Расстрел Аль Дакиля двумя убийцами, потом расстрел этих убийц людьми Оша? И при чем Тони в этой комбинации? Прикрывает ли его полиция? Поддерживает ли Тони Ош из-за его махинаций? И каким образом эти типы выкрали Лейлу? Возврат к исходному пункту.

Ессо quello che io ti daro,

E la sensualita delle vite disperate…[26]

…Чувственность безнадежных жизней. Только поэты могут так сказать. Но поэзия никогда ни за что не отвечала. Она свидетельствует, и все тут. Об отчаянии. И о безнадежных жизнях. Кто все-таки набил мне морду?

На похороны Лейлы я, конечно, пришел с опозданием. Я заблудился на кладбище, разыскивая мусульманский сектор. Здесь находились новые территории, вдали от старого кладбища. Я не знал, умирает в Марселе больше людей, чем в других местах, но смерть простиралась насколько хватал глаз. На всем этом пространстве не росло ни одного дерева. Аллеи, наспех заасфальтированные. На боковых дорожках затоптанная земля. Ряды могил. Кладбище не нарушало географию города. И оно ничем не отличалось от Северных кварталов. То же убожество.

Меня удивило большое количество народу. Семья Мулуда. Соседи. И много молодежи. Человек пятьдесят. Большей частью арабов. Лица, которые были мне знакомы. Я встречал их в квартале. Двое-трое даже побывали в комиссариате за различные проделки. Двое черных. Восемь белых, тоже молодых, парни и девушки. Рядом с Дриссом и Кадером я узнал двух подружек Лейлы, Жасмин и Карину. Почему я их не вызвал? Я безрассудно бросился по одному следу, но забыл расспросить ее близких подруг. Я был непоследователен. Но я никогда таким не был.

В нескольких шагах за Дриссом стоял Маврос. Он был по-настоящему славный мужик. С Дриссом он пойдет до конца. Не только в боксе. В дружбе. Заниматься боксом означает не просто наносить удары. Прежде всего это значит научиться получать удары. Держать их. И чтобы эти удары причиняли как можно меньше боли. Жизнь представляла собой не что иное, как последовательность раундов. Держать удары. Держать. Выстоять, не сломаться. И нанести ответный удар в нужное место, в нужный момент. Маврос обучит Дрисса всему этому. Маврос считал его хорошим боксером. Дрисс даже был лучшим из всех, с кем он занимался в своем зале. Он все свое мастерство передаст Дриссу. Как сыну. С теми же конфликтами. Потому что Дрисс сможет стать тем, кем сам Маврос стать не смог.

Это меня успокаивало. Мулуд уже не найдет в себе такой силы, такого мужества. Если Дрисс совершит какую-нибудь глупость, он сдастся. Большинство родителей парней, которых я задерживал, опускали руки. Жизнь так сильно их потрепала, что они отказывались бороться. Они закрывали глаза на все. Дурных приятелей, школу, драки, воровство, наркотики. Миллионы пощечин в день раздавались зря!

Я вспомнил, как этой зимой приперся в квартал Бюссрин, чтобы задержать мальчишку. Последнего из четырех сыновей в семье. Единственного, кто еще не сбежал из дома или не сидел в тюрьме. Мы выяснили, что он виновен в мелких кражах. Максимум на тысячу франков. Дверь нам открыла его мать. Я вас ждала», — только и сказала она, потом разрыдалась. Уже больше года, как сын вымогал у нее деньги, чтобы покупать наркотики. С помощью побоев. Она стала подрабатывать в квартале, чтобы не беспокоить мужа. А тот все знал, но предпочитал помалкивать.

Небо было свинцово-тяжелое… Ни ветерка. От асфальта шел обжигающий жар. Никто не мог спокойно стоять на месте. Оставаться здесь очень долго было просто невозможно. Кто-то, наверное, это понял, ибо церемония прошла быстро. Какая-то женщина заплакала. Тихо вскрикивая. Рыдала она одна. Дрисс во второй раз не стал встречаться со мной взглядом. Однако он следил за мной. Взглядом, лишенным ненависти, но исполненным презрения. Он перестал меня уважать. Я оказался не на высоте. Ни как мужчина, любивший его сестру. Ни как полицейский, который должен был ее защитить.

Когда подошла моя очередь целовать Мулуда, я почувствовал себя лишним. Вместо глаз у Мулуда были две большие красные дыры. Я обнял его. Но для него я уже был пустым местом. Всего лишь дурным воспоминанием. Человек, который просил его надеяться. Кто заставил биться его сердце. На обратном пути Дрисс шел позади, с Кариной, Жасмин и Мавросом, чтобы не оказаться рядом со мной. Я перекинулся несколькими словами с Мавросом, но сердце к разговору не лежало. Я снова оказался одинок.

Кадер обхватил меня за плечи.

— Отец перестал разговаривать. Не сердись. Он и с нами такой. Его надо понять. А Дриссу понадобится время. (Он сжал мне плечо.) Лейла, она любила тебя.

Я промолчал. Мне не хотелось заводить разговор о Лейле. Ни о Лейле, ни о любви. Мы шли рядом, молча. Потом он спросил:

— Каким образом она могла попасться этим типам?

Неизменно тот же вопрос. Если ты девушка, если ты арабка и если живешь в пригороде, то не сядешь в первую попавшуюся машину. Если только ты не полная дура Лейла, наоборот, была реалисткой. И ее «панда» была на ходу. Кадер пригнал ее из университетского городка, захватив вещи Лейлы. Значит, за ней кто-то зашел. Она уехала с ним. Кто-то, с кем она была знакома. Но кто? Я не знал этого. Мне было известно начало. И конец. По моему мнению, насильников было трое. Двое были мертвы. Был ли третьим этот Тони? Или кто-то другой? С этим ли человеком была знакома Лейла? Кто к ней зашел? Почему? Но я не мог поделиться своими мыслями с Кадером. Расследование было закончено. Официально.

— Случай, — сказал я. — Скверный случай.

— А ты сам веришь в случай?

Я пожал плечами.

— Других ответов у меня нет. Ни у кого их нет. Бандиты мертвы…

— А ты чего бы хотел? Для них? Тюрьмы, что ли?

— Они получили то, что заслуживают. Но я очень хотел бы, чтобы они оказались передо мной, живыми, очень.

— Я никогда не понимал, как ты можешь быть полицейским.

— Я тоже. Как-то само собой вышло.

— Вышло плохо, по-моему.

Нас догнала Жасмин. Она взяла Кадера под руку и слегка прижалась к нему. Нежно. Кадер ей улыбнулся. Улыбкой влюбленного.

— Ты сколько еще здесь пробудешь? — спросил я Кадера.

— Не знаю. Дней пять, шесть. Может быть, пробуду меньше. Не знаю. У нас ведь магазин. Дядя им больше не может заниматься. Он хочет оставить его мне.

— Прекрасно.

— Мне также надо повидать отца Жасмин. Может, мы поедем в Париж вместе, вдвоем.