Бабье лето медвежатника - Енэ Рейтэ

Пенкрофт нащупал рукоятку револьвера. Что, если выпустить в Прентина весь запас пуль? Прямо-таки руки чешутся. В корчму вошел бродячий торговец – явно нездешний.

– Не подскажете, где тут у вас главный полицейский? – поинтересовался он.

– Я главный полицейский! – к величайшему удивлению Пенкрофта, ответил Прентин.

– Не валяйте дурака! – обиделся торговец. – Мне действительно нужен полицейский. Или хотя бы почтмейстер… Где его найти?

– Я и есть почтмейстер, – откликнулся старикашка.

Чужак набросился было на него с кулаками, но его удержали.

– Не троньте беднягу! Это же старший Кёдлингер, – объяснил корчмарь. – Он у нас малость не в себе: что ни спроси, на все отвечает утвердительно… Кто у нас японский император? – обратился он к старику.

– Японский император – это я! – последовал ответ.

Пристыженный Пенкрофт счел за благо убраться прочь.

Придя в себя, Бенджамин Вальтер поговорил с Банни, которая вскоре ушла, оставив его наедине с другой женщиной, весьма суровой на вид.

– Я ведь видел вас… когда валялся в полузабытьи… Думал, что мне мерещится… Не понимаю, с какой стати… вы тоже сидите возле меня?

– Хочу узнать, какая участь постигла Пенкрофта. И что это за блажь меняться лицами и документами!

– Пенкрофт жив, – тихо произнес он. – А где находится – не знаю.

Мэг не стала принуждать его к ответу. Под вечер, когда раненому стало полегче, он и сам разговорился.

– В Австралии я нанялся на работу к одному очень богатому фермеру. Вернее, это он нанял меня, по его словам, я похож на его родственника, который где-то странствует по свету. Уж сколько он ни звал парня к себе, зажить нормальной жизнью, остепениться – тот ни в какую. Звали фермера Габриэл Уолли. Его единственный сын погиб в авиакатастрофе над джунглями, старик заболел от горя и решил составить завещание. Я был в соседней комнате и слышал его последнюю волю: все свое имущество он оставляет родственнику, Теобальду Пенкрофту… – Больной сделал передышку.

Мэг слушала молча, с бесстрастным видом, лицо ее не выражало ни гнева, ни прощения.

– Видно было, что старик долго не протянет, – продолжил свой рассказ Вальтер. – И тут мне пришла в голову мысль: а не начать ли жизнь заново? Тем более что судьба, можно сказать, сама идет навстречу. Завладеть наследством будет несложно. А я, признаться, всегда любил жить красиво, на широкую ногу, женщины по мне сохли… – И со вздохом добавил: – Уж лучше бы они этого не делали!

– Меня интересует другое! – отстранение заявила Мэг и впервые за все время потупилась.

– Словом, отбыл я из Австралии, чтобы подготовиться к тому моменту, когда старик перекинется. Труднее всего оказалось найти Пенкрофта… Затем я отыскал надежного врача, тот сделал нам обоим пластические операции, и я стал обладателем целого состояния.

Вальтер рассказал всю историю без утайки и со всеми подробностями вплоть до того момента, как очнулся на больничной койке.

– Теперь, если сочтете нужным, можете выдать меня полиции.

– Не стану я выдавать вас полиции! Выздоравливайте пока что, а там что-нибудь придумаем.

Вновь появилась Банни, в своем прорезиненном плаще, лохматая, взъерошенная. Она поправила сбившиеся на глаза волосы Вальтера и, стараясь, чтобы ее голос звучал небрежно, предложила:

– Если желаете бульончику, то вот… я сварила.

Погрустневшая Мэг тихонько удалилась и даже украдкой немного всплакнула в коридоре, но потом быстро промокнула глаза и попудрилась – пока никто не увидел.

– Ну, как там Пенкрофт? Лучше ему? – Перед ней стоял какой-то усатый мужчина в сопровождении двух санитаров.

– Зачем вам Пенкрофт?

– Мы Должны перевезти его в тюремную больницу. Бубо Оливер, этот старый мошенник, признался, что они на пару вскрыли сейф на «Пернамбуко» в Гондурасе.

– Он получил амнистию в Гондурасе!

– Не зря же он у нас Теобальд Неудачник XIII! – печально улыбнулся сыщик. – «Пернамбуко» – американское судно, и по международным законам обладает правом экстерриториальности. Поэтому амнистия президента Гондураса на Пенкрофта не распространяется, а президент Штатов этой милости его не удостоил.

– Повремените минуту! – сказала Мэг. – Сейчас он кушает бульон.

И ушла, стыдливо потупясь, чуть слышно ступая. Как хорошо, что Пенкрофт не получил свое наследство! Он ведь тоже в международном праве не силен, значит, купил бы себе амнистию, а что толку? Все равно угодил бы за решетку…

Бенджамин Вальтер слишком настрадался за свои полмиллиона, чтобы объявить игру проигранной и попытаться доказать, что он не тот, за кого его принимают. Впрочем, вероятнее всего, никто бы ему не поверил. А так, с учетом того, что в Гондурасе он получил амнистию, а в Америке – пулю в лоб, да и само преступление имело место пять лет назад, суд приговорил его к двум месяцам тюрьмы. Согласитесь, сущие пустяки!

Мэг время от времени наведывалась в Нью-Йорк, оставив дом на свою восемнадцатилетнюю дочь Вивиан. Энтони Балкер, второй супруг Мэг, пользовался в городе всеобщим уважением. Человек пунктуальный, приученный к порядку, он являлся на службу минута в минуту, а в полдень, перед уходом на обед, подолгу скреб намыленной щеткой руки, будто хирург перед операцией. Затем перочинным ножичком вычищал из-под ногтей несуществующую грязь и, проделав эту совершенно бессмысленную процедуру, надевал шляпу, прихватывал с собой трость и отправлялся домой. Карманные часы он заводил всегда в одно и то же время, у него было одно мнение на все случаи жизни, а карьерой своей он был обязан тому, что в сложных ситуациях напускал на себя глубокомысленный вид и важно изрекал: «Не так страшен черт, как его малюют!» Посему Энтони Балкер слыл человеком незаурядным и умным. Воду для ванной он всегда готовил сам – не ниже двадцати восьми градусов и не выше тридцати.

Вот уже десять лет, как Балкера не стало, и за свои заслуги перед городом он удостоился погребения на самом почетном участке кладбища. По желанию матери Вивиан каждую неделю носила на могилку цветы, и делала это с охотой, поскольку любила отца.

При этом ей было хорошо известно, что мысли матери заняты неким человеком по имени Пенкрофт, а библиотекарша Кити, единственная подруга Мэг, как-то проговорилась, что мама-де когда-то была влюблена в этого господина. От Пенкрофта изредка приходят письма, и помнится, когда она, Вивиан, была маленькой, как-то раз он прислал ей в подарок фальшивые драгоценности. Побрякушки сначала валялись в сундуке на чердаке, но однажды, когда мама думала, что Вивиан спит, она принесла их с чердака и спрятала в шкафу среди белья, где хранила в чулке кое-какие капиталы, отложенные на черный день. Вивиан однажды поинтересовалась у матери, не боится ли она жуликов, а та со вздохом ответила, что даже взломщиков сейфов и тех не боится. Но потом сразу же добавила, что Вивиан болтает много лишнего, а молодой девице это не пристало.