Командор навсегда - Алексей Снегирёв

– А зачем британцы мышей хомячили? – спросил услышавший мой монолог Ахмат.

– Да кто их знает, что они ели, – хохотнул я, – но болезни были более смертоносными, чем бои. Наполеон вышел в поход против нас с пятисоттысячной армией, а до Москвы дошли около ста, остальные умерли по дороге…

– Вот поэтому мы кашу и едим в походе, – серьезно кивнул сержант, – и воду кипятим, чтобы до боя сохранить войска здоровыми. Лекари только раны лечат быстро, а вот тяжелые болезни – месяцами, да и не всегда успешно. А на войне важны скорость и боевой дух.

– УУУФ, – заявила Сова, усомнившись, что у человека, наевшегося постной каши, будет сильный боевой дух.

– Да при желудочных болях вообще воевать невозможно!

Весь день и вечер мы шли по раскисшей земле в полном боевом обмундировании, это было трудно. Дождь не прекращался ни на минуту, правда, это был уже и не ливень, как утром. К Северной гавани мы вышли в темноте, но решили не останавливаться и войти в поселок для разведки.

Картина с опустевшими домами повторилась, нигде не было видно жителей. И только в военном городке заметили пять больших палаток – значит, гарнизон состоял не более чем из ста бойцов. Мы решили идти на штурм ночью, так же, как и в прошлый раз, напасть, используя наше преимущество в ночном зрении.

– Там мирные жители! – доложил нам разведчик, который скрытно осмотрел стоянку врага. – Три или четыре палатки заполнены пленными, видел только мужчин. У баррикад вокруг лагеря два дозора по три человека. В одной их палаток точно размещены файские солдаты.

– Сколько, думаешь, их всего и что это за подразделение? – деловито спросил Ахмат.

– Максимум – двадцать шесть человек: палатка двадцатиместная и шестеро на постах, – разведчик задумался, – скорее всего, это пехотная часть, лошадей, пригодных для кавалерии, я не видел, только десяток тягловых. Могу предположить, что часть тыловая, видел одного бойца без правой руки, таких в штурмовики не берут.

– Мирных там сколько?

– Наверное, не больше сотни, – задумался боец, – файцы рабов в армейскую палатку по тридцать размещают, у них же снаряжения нет, места меньше надо.

– А что в пятой палатке? – я уже продумывал предстоящую атаку.

– Ну или какие-то бесшумные рабы, – разведчик почесал затылок в раздумье, – или груз, который нельзя хранить под дождем.

– Порох! – хором сказали мы с Ахматом.

– Командор, – сержант посмотрел мне в глаза, – твои методы боя тут не подходят! Нам нужна не психованная резня всех со всеми, а осторожная атака и быстрый бой. Хочется сохранить жизни пленных. Позволишь пойти нам самим?

Он выжидательно смотрел на меня, и я видел, что он действительно хочет спасти людей и надеется на выучку рирских гвардейцев больше, чем на мои фокусы.

– Прости, командир, – в разговор вступил Мотир, с которым мы сдружились за прошедшие дни, – но ты, как всегда, устроишь там кровавую баню, а мы постараемся все сделать аккуратно…

– Но и опасность потерь будет выше, – возразил я.

– Мы – гвардия, мы клялись людей защищать, если погибнем, то не зря, а ради жизни мирных. Не ходи туда, командир, мы видели, чем заканчиваются твои атаки…

– Это мы берег у Приморского форта от безголовых трупов чистили, – ко мне осторожно подошел Пирс, теперь я знал, что он сын Мотира, – там такого насмотрелись… И ты сильно шумишь перед атакой и еще ругаешься. Прости, но мы сами пойдем, ты не обижайся.

– Да ну вас! – я махнул рукой. – Волка возьмите, его оглушение не наносит урона!

– Это да! – Ахмат заулыбался, он сразу как будто уверенность почувствовал. – Ну а портки, если в них со страху наложат, мирняк потом сам отстирает…

Гвардейцы тщательно проверили оружие, сержант разделил здоровых бойцов на два отряда, и они ушли в темноту. Меня хватило минут на десять ожидания, а потом, не выдержав, нервы-то не железные, пошел посмотреть хоть одним глазком на предстоящий бой.

Я осторожно, как мог, пробрался к крайнему от военного лагеря дому и залез на чердак по приставной лестнице. Вид отсюда открывался отличный… Только, наверное, днем. А сейчас было ни черта не разобрать. Я видел палатки, видел две баррикады. Но вражеских дозорных было уже не разглядеть.

Атака между тем началась. Беззвучно скользнули тени бойцов, едва заметные в свете факелов. Темные силуэты файских стражников упали за баррикады, сраженные выстрелами арбалетов почти в упор. То, как слаженно и одновременно рирцы ликвидировали охрану лагеря, меня успокоило. Они знали, что делали, а бонусы, которые давала гильдия в маскировке и ночном зрении, их серьезно усилили. Теперь мне стала понятна специализация, куда подталкивала нас система в развитии «Первого легиона», – войска специального назначения, способные атаковать превосходящие силы в ночное время суток, быстрые и с хорошей разведкой в виде моих двух питомцев.

Раньше я об этом не задумывался, так как сам был на поле боя, а заниматься анализом там некогда. Сейчас же воочию увидел, как сражаемся и как работают все плюсы от гильдейских бонусов для пехотных частей. Мы были очень быстрые и незаметные до своей первой атаки, видели в темноте лучше противника. Наш удар вызывал панику, обращая в бегство, а когда враги несли потери, то на них накладывался штраф – минус 30 процентов ловкости, а их командир терял более двух третей показателя Лидерства.

Несмотря на то, что файцы все-таки услышали гвардейцев, сопротивление оказать они не смогли. Мне показалось, что враги даже двигались медленнее, а их командир впал в панику и практически не отдавал команд бойцам. Рирцы просто принимали на пики по два-три бойца, выскакивающих из армейской палатки. А когда их командир получил арбалетный болт в голову, так и вовсе побежали прочь, но напоролись на второй наш отряд, который блокировал южный выход из лагеря на военную дорогу. За неполные двадцать минут все было кончено, отряд врага был полностью уничтожен, а люди Ахмата не получили даже царапины.

Заметив, что схватка завершилась, я не спеша двинулся к лагерю. Это, наверное, была моя ошибка, но в любом случае она спасла других бойцов от внезапной