Волкодавы СМЕРШа. Тихая война - Олег Таругин

У погибших фашистов забрали документы, жетоны, оружие и кое-какие личные вещи – пару чудом уцелевших в катастрофе фонариков со сменными светофильтрами, наручные часы и бинокль в кожаном футляре. И фонарики с часами, и тем паче восьмикратный цейссовский бинокль по нынешним временам являлись весьма большой ценностью. Часы у Сашки имелись свои, и менять он их не собирался, фонарик тоже. А вот биноклю он откровенно обрадовался: как ни крути, оптика у фрицев замечательная, давно подобный заиметь хотел! Вот сегодня и повезло. Да еще и бензиновая зажигалка с откидной крышкой в нагрузку досталась, совсем хорошо.

С тоской поглядев на занесенные снегом спасательные парашюты в количестве трех штук (может, и больше, но поди их сыщи в этом бардаке), Гулькин, скрепя сердце, решил бросить столь ценный трофей. Если б группа уже возвращалась обратно – забрал бы с собой, ни секунды не сомневаясь. Поскольку это – пятьдесят квадратов отличного тонкого шелка и двести метров строп. И то и другое – крайне нужная и дефицитная вещь, особенно стропы, из которых можно делать минные ловушки-растяжки, вязать пленных, использовать для хозяйственно-бытовых надобностей… да мало ли! А парашютный шелк – он всегда шелк, тут и вовсе говорить не о чем. Плюс ремни подвесной системы, хоть плечевые лямки для рюкзаков шей, хоть другое снаряжение изготавливай. Но тащить их с собой в деревню? Нет, пожалуй, лучше тут оставить. Вдруг да представится возможность позже забрать. Тем более, зверье на них вряд ли позарится – съестным-то они не пахнут. Ну, а нет – так нет. Хоть и жалко, конечно. Весной, когда оттепель с дождями начнется, намокнут и через несколько месяцев сгниют…

Придя к подобному решению, Сашка махнул товарищу рукой:

– Все, Вить, уходим. Нет тут больше ничего ценного. И не зыркай ты на парашюты, самому жаль бросать, но не можем мы их с собой тащить, никак не можем. Согласен?

– Согласен, командир, – тяжело вздохнул Карпышев. – Самому надоело в этом склепе ковыряться. Уходить нужно. Но парашюты жаль, столько добра пропадает…

– Мертвяков, что ли, боишься? – подначил товарища Гулькин, кое-как запихивая собранные документы в портфель, крышка которого после недельного пребывания на нешуточном морозе слегка похрустывала под руками. Как бы не лопнула, зараза! Хотя не должна, кожа у фрицев хорошая, качественная. Да и какая разница – все равно переложат в вещмешки. Главное, из самолета вытащить, не в руках же нести. – Вот уж не ожидал!

– Да не боюсь я, еще чего выдумал, – возмутился Виктор. – И похуже трупаки видал. Просто возимся долго. Через час, максимум полтора смеркаться начнет. Значит, до деревни доберемся уже в сумерках, если не затемно. И чего дальше делать, если там и на самом деле какие гады засели? В лесу ночевать? Нет, ежели надо, можно, но…

– Хороший вопрос, – задумчиво протянул Гулькин, наконец справившись с застежкой портфеля. – Даже не знаю, что и ответить, если напрямоту. Давай сначала доложимся, а там – как начальство прикажет. Полезли наружу, мужики, поди, заждались…

Отойдя от места крушения примерно на километр – не потому, что чего-то опасались, просто по намертво вбитой привычке не светить радиостанцию вблизи «отработанного» объекта, – размотали антенну и вышли на связь. Доложились:

«Младший-1» – «Старшему». Объект-раз обнаружен в квадрате 55–79. Подарки нашли, забрали. Хозяева холодные, гостей не было. Выдвигаемся в квадрат 57–80. Время прибытия к объекту-два – в пределах двух часов. Дальнейшие действия? Конец связи».

Ответ пришел быстро, сообщения ждали:

«Старший» – «Младшему-1». Сохранности подарков уделить особое внимание. Продолжайте работать по плану. При невозможности навестить родственников немедленно – наблюдать. Визит нанести утром. Разрешаю действовать по обстоятельствам. Связь – в установленное время. Конец связи».

– Похоже, придется нам таки до утра в лесу куковать, – скривился Карпышев, ознакомившись с расшифровкой.

– Разберемся, – буркнул Александр. – Макс, сворачивайся, давай с антенной помогу. Через десять минут выходим, мужики. А то, блин, родственники заскучают…

Переправив документы в прорезиненные мешки с наглухо затягивающейся горловиной и упаковав их в пару обычных солдатских «сидоров» (бумаг оказалось прилично, едва влезли), осназовцы спрятали под снегом опустевший ящик и оба портфеля. К слову, в сейфе обнаружилось и несколько пачек рейхсмарок в банковской упаковке, чему Александр только порадовался – повезло. Немецкие деньги сами по себе являлись огромной ценностью: существовал даже специальный приказ для трофейных команд – в обязательном порядке собирать и сдавать найденные банкноты, которые далее использовались для обеспечения зафронтовой агентуры, подкупа противника, расчетов с завербованными – да мало ли для чего? Конечно, группу ОСНАЗа особого отдела подобный приказ касался исключительно постольку-поскольку, но не бросать же, коль так свезло? Кстати, у покойного оберста тоже бумажник имелся, но брать его Александр не стал, побрезговал – бегло проглядел, нет ли внутри каких документов, и выкинул под ноги. Приказ – приказом, но брать с трупа деньги или драгоценности было откровенно противно. Ведь они советские бойцы, а не фашисты, которые, по слухам, даже золотые коронки у мертвых выдирают, не говоря уж про всякие разные кольца с прочими украшениями…

Закончив с трофеями, бойцы нацепили лыжи и двинулись в сторону деревни. Теперь, после обнаружения и обследования самолета, он же «объект-раз», можно было идти напрямик, срезая путь. Поскольку до «объекта-два» оставалось не больше трех километров. По карте. На деле же наверняка куда больше: зимний лес – не голая степь, тут понятие «напрямик» порой бывает весьма условным…

Калининский район, д. Еремеевка. Декабрь 1941 года

К «объекту», где их не слишком-то и ожидали неведомые «родственники» (хотелось бы надеяться, вовсе не ожидали), добрались еще засветло. Затерянная на краю леса деревушка оказалась совсем небольшой. Не хутор, конечно, но уж и никак не село. Всего с десяток дворов, вытянувшихся вдоль опушки, но как минимум один дом – нежилой, поскольку дыма над трубой не видно, а в такой мороз печь не топить просто невозможно. Соседний вроде бы тоже заброшен – окна крест-накрест досками заколочены, но печь топится. Возле изб – протоптанные дорожки, самая набитая ведет к колодцу. Нарезанные неровными ломтями заснеженные огороды да узкая дорога, она же единственная улица с полузанесенным санным следом. Небольшой овраг, отделяющий подворья от опушки. Между оврагом и деревьями – выгон, вроде бы так это называется. Совсем уж далеко, в полукилометре, может, больше – небольшое сельское кладбище, из сугробов видны верхушки крестов. Все, собственно.

До леса от крайних домов – метров пятьдесят, скорее и того меньше. Что есть не сильно хорошо: решит кто сбежать, поди успей остановить! Если, конечно, загодя не посадить под деревьями человечка с винтовкой, желательно снайперской или самозарядной. Но винтовок у них нет, ни той, ни другой, да и человечков всего четверо. Ох, недодумал что-то товарищ Горюнов: тут, если по-хорошему, не для них работа, а для взвода отдельной роты. Оцепить поселение да пройтись частым гребнем. По избам, подполам, сараям, курятникам всяким… от силы на час работы. И никто не уйдет, как ни старайся. С другой стороны, товарищ капитан ведь не просто так сказал, что нет у него лишних людей. Значит, придется разбираться самим. Хотя по такому снегу быстро не побегаешь, так что не столь критично. Людей на улице, кстати, не видно – что и неудивительно, в деревнях ложатся рано, равно как и встают. Так что это еще ни о чем не говорит. Тем более, уже смеркается, еще минут тридцать, и совсем стемнеет…