Восход Ганимеда - Андрей Ливадный

— Где… он?..

— Он заболел, Лада. Сейчас он… лечится, понимаешь? Ты должна поправиться, и тогда, если все будет хорошо и ты будешь выполнять все мои предписания, вы скоро снова увидитесь. Ты поняла?

Она медленно закрыла глаза. Что это было — знак согласия с его словами или обыкновенное бессилие?

Синусоиды графиков плавно пошли вниз.

Для нее был важен Кол вин. Важен настолько, что эта привязанность становилась опасной. Вадим не мог не отметить столь ярко выраженной реакции.

— Хорошо. — Он встал и прошел за ширму, что отгораживала ее постель от остальной части помещения. — Сейчас я сделаю тебе укол, и ты уснешь. Тебе нужно отдохнуть, верно? — Колышев вновь вернулся в поле ее зрения с автоматическим пистолетом-иньектором в руках. Прижав его головку к ее обнаженному предплечью, он нажал на курок, и Лада почувствовала, как что-то едва ощутимо вонзилось в ее кожу. — Вот так. А теперь спи. Когда проснешься, мы с тобой поговорим…

Последние слова Вадима Игоревича дошли до ее мгновенно затуманившегося сознания сквозь странную блаженную дымку, сравнимую с наркотическим опьянением.

Внутри росло чувство какой-то противоестественной эйфории.

«Антон Петрович тут… Он скоро поправится… — шептал далекий и не совсем реальный голос. — Ты среди его друзей… Ты должна доверять им и делать все, что тебя попросят…»

А что ей, собственно, оставалось еще?

* * *

В третий раз Лада пришла в себя совершенно самостоятельно и без чьего-либо надзора.

Открыв глаза, она долго лежала, прислушиваясь к гулкой тишине помещения, в которой монотонно попискивал какой-то прибор.

На этот раз ощущение жизни оказалось более острым, осознанным и принесло не только тревогу, но и радость.

Обыкновенную человеческую радость оттого, что она может лежать и вдыхать полной грудью чуть сладковатый, наполненный разными лекарственными флюидами воздух.

Все сказанное и услышанное ею накануне располагалось в сознании разрозненными осколками ощущений и мыслей, словно кто-то взял зеркало, запечатлевшее в себе реальность, и разбил его об пол вдребезги…

Однако присутствовало в ней одно ощущение, которое прочно закрепилось в мозгу, несмотря ни на что.

Та самая непонятная, откровенно баюкающая разум эйфория. Лада не понимала, откуда в ней такая радостная, подспудная уверенность в том, что ее окружают друзья, что страдания окончены и все в мире будет складываться прекрасно, стоит лишь беспрекословно подчиниться человеку, который назвал себя Вадимом Игоревичем Колышевым.

Лада лежала в сером, пахнущем медициной сумраке, прислушиваясь сама к себе, к своим ощущениям.

Нигде ничего не болело. Голова оставалась ясной. Пугающие видения картин или неосознанная информация о мире исчезли. Она слышала, как ровно, размеренно бьется ее сердце, простыня слегка холодит обнаженное тело, — она ощущала себя ЗДОРОВОЙ…

Рука Лады медленно потянулась к краю укрывавшей ее простыни и отдернула в сторону белый накрахмаленный материал.

Она села на кровати, спустила ноги, потом встала, опираясь о спинку, и попробовала сделать первый шаг.

Получилось.

Спинка кровати казалась надежной опорой, но, чтобы идти дальше, ее пришлось отпустить.

Лада попыталась шагнуть без опоры, по привычке чуть резче перенеся ту ногу, на которую хромала с самого рождения…

Она едва не упала, вскрикнув и насмерть перепугавшись, когда босая нога с силой ударила в пол, в то время как по ощущениям ее мозга до твердой поверхности должно было оставаться еще несколько сантиметров. Потеряв равновесие, она пошатнулась, попыталась схватиться за складную ширму и в конце концов упала, с грохотом подмяв под себя хлипкое сооружение.

Такое же ошеломляющее чувство испытывает человек, который идет по лестнице в кромешной темноте. В какой-то момент он сталкивается с тем же самым парадоксом — если лестница оканчивается раньше, чем ожидает он сам, то нога, готовая встретить очередную ступеньку, вдруг проваливается в пустоту, или наоборот — думая, что лестничный пролет уже кончился, человек, опуская ногу, неожиданно с силой впечатывает ее в ступень…

Лада не теоретизировала по этому поводу. Она просто испугалась — что-то было не так с ее телом. Это чувство уже коснулось ее, когда она пыталась говорить с Колышевым, — губы тогда показались ей чужими, и привычные звуки не хотели срываться с них так же легко и непринужденно, как раньше.

Лежа на полу, она огляделась.

Комната оказалась небольшой — приблизительно три на четыре метра. Большую часть площади занимали ее кровать и расположенная около нее различная медицинская аппаратура. Ширма, которая теперь валялась на полу, отгораживала ее от компьютерного терминала, возле которого на стене без окна, резко

диссонируя со всей остальной обстановкой комнаты, расположились раковина умывальника и большое зеркало над ней.

Его вид словно заворожил Ладу.

Собравшись с силами, она встала, выпрямившись в полный рост, и посмотрела на свои ноги.

Ее врожденный дефект исчез. Обе ноги выглядели совершенно одинаково.

Это был своего рода шок.

Рука Лады с дрожащими пальцами медленно потянулась к лицу. Подсознательно она поняла, почему ей оказалось так трудно выговаривать слова. Дрожащие пальцы коснулись ровной линии губ без какого-либо намека на уродство.

Не в силах больше пребывать в состоянии тревожной, раздирающей душу неизвестности, она повернулась и нетвердой, балансирующей походкой подошла к зеркалу.

Взглянув в него, она попятилась и вдруг закричала, одновременно пытаясь зажать похолодевшими ладонями рот.

Это было не ее лицо… Из зеркала на нее смотрела стройная, красивая и насмерть перепуганная женщина, лишь отдаленно напоминавшая ту девушку-бродяжку, что несколько месяцев назад случайно встретил Антон Петрович Колвин.

Она стояла, заледенев, посреди комнаты, а в коридоре, за дверью уже звучали чьи-то торопливые шаги.

* * *

— Ну и как наши успехи? — Колышев, как обычно, появился внезапно, возникнув из-за спины, словно имел способность материализовываться из воздуха. — Привыкаешь?

Лада обернулась на звук его голоса.

Колышев вызывал в ней двоякие чувства. С одной стороны, она ощущала в присутствии этого человека некоторую неприязненную робость, а с другой — что-то внутри постоянно внушало, что он ее единственный настоящий друг, после Колвина, конечно. Борьба двух этих противоположностей в присутствии Вадима не прекращалась ни на минуту, и каждый раз Лада не могла скрыть своего смятения.

— Все нормально, Вадим Игоревич, — произнесла она, снимая с головы шлем сенсорно-виртуальной связи.

— Голова не болит? Сон не нарушен?