Они найдут меня сами - Александр Литвин

— Ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос. Только «да» или «нет». Ваша дочь говорила вам о том, что у вас фиолетовый свет над головой?

Мама изумленно смотрит на меня.

— Да, говорила.

— И как вы прореагировали?

Я бы мог не задавать этот вопрос, я и так знал ответ. Мама потащила дочку к психиатру, а дальше — больше. До инвалидности с диагнозом «шизофрения».

— Вы понимаете, Александр, она с детства не такая, как все, не от мира сего. Училась неплохо, институт закончила, бухгалтер она. Но всегда какая-то одинокая. Сидит до полночи, слова не вытащишь из нее. А тут еще этот фиолетовый цвет. Я и подумала, что у нее какие-то галлюцинации и прочее.

Я взглянул женщине в глаза. Между нами было метра полтора-два, но смотрел я в упор.

— Вы сами-то пытались ее понять?

— Ну так я же не врач!

Да, подумал я и не врач, и мать посредственная.

— У нас с ней одинаковые галлюцинации. Дело в том, что я тоже вижу у вас над головой фиолетовый цвет, но у меня нет диагноза «шизофрения», и знаете почему? Потому, что я не шизофреник. Потому, что некоторые люди, например такие, как ваша дочь, умеют видеть несколько иначе, и это не патология.

Я обращался к пожилой женщине, рассверливая ее взглядом, но слова мои между тем были обращены к девушке. Ей внушили, что она психически нездорова, и тем самым сломали жизнь. Страшное состоит не в том, что ей выставили диагноз, ужас в том, что она поверила в это и теперь превратилась в одно большое сомнение. Любое действие во внешнем мире, любая собственная мысль воспринималась ею только сквозь фильтр болезни. Возможно, я вижу правильно, а возможно, и нет, возможно, это мои мысли, а может быть, кто-то за меня думает. Теперь, сидя в кресле и рассматривая стол, девушка начинала понимать, что то, как она видит свою маму, может видеть кто-то еще, и этот кто-то еще не больной. Я попросил маму подождать в коридоре.

— Рассказывай, дежавю часто бывает?

— Дежавю?

Девушка не знакома с этим термином.

— Ну, когда тебе кажется, что ты какие-то вещи, ситуации уже видела.

— А, это… Это у вас тоже было?

— Да, и не только у меня.

— Часто, даже когда фильм смотрю новый, иногда знаю, что будет дальше, не сюжет, а прямо конкретное действие.

Я беру лист бумаги и пишу цифру восемь. Она не видит, что я делаю.

— Расскажи свои сны?

— Сны… Я боюсь их, я убегаю и мне страшно. Иногда снятся и хорошие.

— Какое у тебя настроение после сна?

— Ну, если сон хороший, то хорошее, а если плохой, то не очень, мне сразу хочется быстрей встать и умыться.

— Под водой долго стоишь? Час примерно?

— Да, час, иногда дольше. Люблю умываться, лицо умывать. Врачи говорят, что это синдром навязчивых движений, но я не могу с ним бороться, мне так нравится ощущение прохлады.

Я и без китайской грамоты вижу: ее энергетика — вода водой. Я протягиваю девушке чистый лист и ручку.

— Напиши одну цифру от единицы до десяти.

Она склоняется над листом бумаги, а я рисую над ее головой восьмерку. «Восемь», — я проговариваю мысленно и представляю, как она выводит восьмерку на бумаге. Она выводит цифру восемь. Я беру свой листок и переворачиваю: восемь. Она хорошо слышит и, похоже, даже слишком хорошо — это перебор.

— Скажи, голоса слышишь?

— Да, иногда очень четко, как будто радиоприемник, иногда они мешают.

Она должна их слышать при повышенной влажности или дожде и после заката.

— Когда чаще слышишь, не замечала?

— Замечала, я дождь очень люблю, но после дождя голоса — и мужские, и женские.

— А по времени, когда их больше — днем или ночью?

— Чаще ночью, но если идет дождь, то днем.

— Я могу помочь тебе, если ты хочешь.

Я написал ей целый список рекомендаций, а потом приступил к работе. Теперь мне нужны были глина и камень. Этого добра в моей копилке было навалом — в своей жизни я много строил, в том числе и собственный дом. Девушка, как река без берегов, с высочайшей интуицией, но спонтанна и не может управлять процессом. А мама — обычная, и винить-то ее нельзя. Голоса, спонтанность, внезапность интуитивных озарений — все это я смогу убрать, создав реке «берега». Это будет не плотина, это будет глубокий канал с красивым парапетом, с каменными откосами и красивой набережной!

— Да, хочу, только сны оставьте, они, хоть и страшные, но зачем-то мне нужны, я их жду. Иногда они и хорошие бывают. Вы знаете, а я когда к вам шла, я знала, как идти, я уже это видела, и вас видела, только сначала мне страшно было, думала, вот опять началось.

Я попросил ее закрыть глаза. Сейчас из глины и камня я буду строить красивую набережную, по которой будут гулять счастливые люди, а внизу будет бежать река, мощная и глубокая, имеющая строгое направление движения, река наполненная жизнью.

Я вытер руки о какую-то тряпку. Все, дело сделано, теперь надо смотреть, что получилось.

— Открывай глаза.

Девушка открыла глаза, они были синими-синими. Ой, какая необычная девушка с диагнозом. Она совершенно не похожа на свою мать и, судя по дате отца, на него тоже не совсем похожа. Какая-то прапрапрабабка явила свою генетику в современный мир, и эта генетика явно в нем неуместна.

Я подумал, куда бы определить эту девушку с такой энергией и с такой честностью. Кроме как в монашки, мне ничего не шло в голову. «Да, эта будет молиться за людей. Будет просить. За себя не сможет, считает себя недостойной, а вот за других — запросто». В современном мире институт монашества не актуален и не моден, но сколько их, таких, кто может просить за народ, сидят в бухгалтериях, или в библиотеках, или водят трамваи.

«Ох, непростая девушка, непростая». Мне хотелось ее задержать и основательно поговорить о ее снах. Что-то она там видит интересное, интересное для многих. Но время приема истекло. Я вспомню ее через несколько лет. В Стамбуле.

Я надеюсь, что таких, как она, много, только они не знают. Эта мысль о том, что люди не знают об этих своих качествах, меня поразила. Надо будет как-то объяснить. Может, книгу написать? До книги мне было еще далеко, но мысль я сохранил.

Я приехал на Ваганьковское. Сегодня день рождения Сергея Есенина. Почитатели таланта поэта уже были в сборе, их было очень много. Какой-то мужчина декламировал стихи. Мужчина очень хорошо читал. Голос был сильный, глубокий и на удивление тихий. Слова вылетали вместе с его дыханием и так же, вместе с дыханием, еще долго вибрировали и медленно растворялись в морозном воздухе. Я заметил батюшку с рыжей бородой. Он стоял поодаль и слушал стихи. Он понимал Есенина, он повторял про себя все, сказанное чтецом, и я увидел перед собой человека, не просто облаченного в церковную одежду проповедника, а человека, для которого слова Есенина имели исконно понятный смысл, то, что он эти слова знал наизусть, то, что эти стихи звучали в его жилах и жилах его многочисленных предков. «Хороший батюшка, искренний».