Группа крови - Александр Афанасьев

Звали его Леонидас. Он был греком, оттого и сильно похож на местных со своей кудрявой седой бородой. Как я понял, он был из каких-то греческих сил коммандос, десантников или кого-то в этом роде. Как и подобает греку, из народа которых произошло большинство признаваемых цивилизованным человечеством философов, Леонидас был словоохотлив и мудр.

– …против кого мы воюем… – Он посмотрел на нас. – Против кого мы воюем?

Вопрос был не риторическим, очевидно, он требовал ответа.

– Против террористов, – сказал я.

– Террористов… легко назвать террористами тех, кто тебе не нравится. Террорист по нынешним временам – тот, кто хочет изменить этот мир.

– Взрывая бомбы?

– Да, и так тоже! Потому что до нас не докричаться!

Я уже жалел, что начал этот разговор. По ходу, он был коммунистом или что-то в этом роде – в Греции полно коммунистов. Коммунистический образ жизни там – студентом можно быть до тридцати с лишним и получать жилье в общаге и даже жратву от государства – совмещается с засильем чиновничества, ленью и безумным, всепроникающим воровством.

– Вот, посмотрите. Мы сопровождаем танкеры. А другие пытаются на них напасть. Тех, кто пытается напасть, все больше и больше. Почему так? Может, потому что из-за грязи мы их лишили рыбного лова и у них теперь больше нет выхода, как кормить семьи, кроме как идти в пираты?

– Или потому, что кто-то заплатил им за нападение.

– Да, но кто в таком случае виноват?

Я отхлебнул воды с лимоном.

– Точно не я.

– Вот и все так думают. Мы забыли, что мы – одно человечество. В одних странах пухнут от роскоши, а в других дети умирают от голода. Вот ты – ты русский?

Я кивнул:

– Русский.

– Русские помогали третьему миру в свое время. Я не застал это, но дед рассказывал. Он рассказывал о том, как он сражался с хунтой черных полковников, как сидел в тюрьме за то, что он коммунист.

Слава богу, кстати, что я не застал времена коммунизма. Потому что о тех временах у меня есть свое, и нелицеприятное, мнение.

– Много лет, – сказал я, – мы и в самом деле помогали половине мира. И что? Когда нам самим было плохо, хоть кто-то помог нам?

…

– Знаете, я давно задаюсь одним вопросом. Когда мы пришли в Афганистан, это давно было, шестьдесят лет тому назад, почему-то с нами никого не было. А вот когда пришли американцы – они пришли туда не одни, они пришли туда с целой кодлой союзников. Даже наши бывшие страны – Прибалтика, Грузия – туда побежали! И с визгом побежали! Как же. Заметили! Доверили! Так вот – как же так? Может, мы чего-то не так делали? Почему нам никто не хотел помогать. А перед Америкой – сразу в коленно-локтевую?

Грек – он пил непостижимую в этой жаре, на сколько-то разбавленную анисовку, – посмотрел на меня неожиданно трезвым взглядом.

– Пророков бьют камнями. Но от этого они не перестают быть пророками.

– Неприятно только им быть, согласитесь.

– Христос думал по-другому.

Я, честно, не нашел что возразить.

– Твою страну наказали за праведность так же, как наказали Христа. Люди его народа кричали – распни его! Ему дали крест и отправили на Голгофу. И распяли. А потом… обычно на этом все и заканчивается, никто не хочет знать, что было потом…

– И что было потом?

– Потом Иерусалим был разрушен, и Храм был разрушен, а на его развалинах встал лагерем Десятый легион Рима. Израиль был уничтожен, евреи, что совершили этот грех, рассеяны по свету, чтобы собраться вместе только через две тысячи лет.

Грек поднял палец.

– Вот и мы сейчас живем в ожидании разрушения храма. И он рушится у нас на глазах…

Ночевать я решил в палатке. Зачем платить за отель втридорога, если есть пляж – поставил палатку, и все. Всего-то на одну ночь.

Мысли были скверные.

Может, из-за жары, может, из-за облома с той шалавой, которая оказалась обычной проституткой, ищущей тут клиента. Но больше из-за того грека.

Лично у меня слово «мученик» вызывает ассоциации со словом «терпила». А великомученик – со словом «конкретный терпила». И все вместе вызывает ассоциации со словом «лох». Я не помню, какой была страна с названием СССР, – когда родился и рос, ее уже давным-давно не было. Только самые общие сведения со слов тех, кто ее застал. В молодости был какой-то ренессанс советской идеи, в магазинах были какие-то альтернативки про Сталина, а я не мог понять – зачем? Ведь единственное, что не вызывало сомнения в истории Сталина, – это то, что он уже умер.

Мне не нравится, когда мою страну ассоциируют со словом «мученик». Я не хочу быть лохом. Я не буду лохом никогда в жизни. С пацанячьих еще лет, когда я подрабатывал в «Макдоналдсе» вместо свободного шлынданья по городу, я знал, что никогда не буду лохом. Лохов учат. Лохов бьют. Лохов опускают.

Мои родители… неплохие в общем-то люди, и лохами их нельзя назвать никак. Просто они не видят возможности. Их сознание жестко ограничено рамками работы и, может быть, каких-то накоплений. Они не знают и не хотят знать, как можно получить доход в сто процентов годовых. Их видение успеха – стать начальником и получать хорошую зарплату. Видение большого успеха – стать директором и получать очень большую зарплату. В то же время они не понимают, что директора можно уволить в секунду, точно так же, как и тетю Дусю, уборщицу, за плохо вымытый пол. И не факт, что ты найдешь себе такую же и даже лучшую работу. А вот я – трейдер, с именем, с навыками – работу найду всегда. И приработок тоже найду всегда. В этом смысле я круче любого своего босса, потому что я выживу без босса, а они без подчиненных – нет.

Но я помнил то, что когда-то над нами издевались как хотели. И это только потому, что когда-то мы проявили уступчивость, понимание и готовность жертвовать своими интересами ради общего блага. Когда это случилось, о нас вытерли ноги и пошли дальше. По-моему, это были первые годы интернет-революции, девяностые.

И больше мы так не поступим. Ищите лохов, мучеников и готовых пострадать за великую идею в другом месте, господа…

Утром я проснулся еще потемну. Было удивительно тихо… я сначала не понял, чего проснулся. Потом дошло – азан. В тренировочном лагере были слышны азаны, азаны были везде, а вот здесь их не было. В Адене не пели азаны, но я все равно привык просыпаться около пяти утра.

Если бы дело было в Москве, я бы сделал зарядку и зашел в Сеть посмотреть новости, но это была не Москва, и чтобы делать тут зарядку, надо быть полным идиотом. Для зарядки здесь слишком душно и жарко. Купаться тоже не хотелось – мало ли что может быть в воде, медуза там какая, а то и акула. Потому я свернул палатку и приготовился отсюда отваливать. А чтобы скоротать время, перевернул йотафон[60] и начал читать книжку. Читал я Каплана, американского журналиста, писавшего об американской армии тридцать лет назад.