В Калифорнии морозов не бывает - Ирина Волчок

— Июнь — это замечательно! — радостно закричал Марк Львович. — У нас в июне вечно людей не хватает! Но и сейчас хотя бы на недельку приезжай, главный о тебе всё время спрашивает, болгары мои как раз приедут, познакомишься, а то сидишь в своей деревне, чего ты там высидишь, закиснешь совсем, шевелиться надо, шевелиться, о будущем думать, поответственнее к жизни надо относиться, посерьёзнее… Ну, так я тебе вызов посылаю, да?

Та неделя сложилась очень удачно. Почти всё время она проводила с мамой в крошечном санатории, который был расположен в бывшей барской усадьбе посреди соснового бора. Удивительно красивое место. И домик очень красивый, двухэтажный теремок с крошечными комнатами, старинной мебелью, паркетными полами, со стенами, затянутыми узорчатой тканью. В санатории жило человек пятнадцать, не больше. Персонала вообще видно не было. Никого ни от чего не лечили, народ просто ел, спал, кто хотел — ходил на лыжах, кто хотел — целыми днями сидел в библиотеке… Библиотека тоже была бывшая барская, старинная, настоящая. Хороший санаторий. Каждый день в санаторий приходила машина с продуктами, разгружалась и перед обедом возвращалась в Москву. Ближе к вечеру приходила другая машина, привозила из прачечной бельё и забирала то, что нужно было отвезти в прачечную. Постельное бельё, полотенца и скатерти на столах в обеденном зале меняли каждый день. Александра познакомилась с водителями обеих машин в первый же день, и оба сами предложили возить её в Москву и из Москвы. Поэтому она и могла приезжать в редакцию каждый день, хотя бы на полтора часа. Она считала, что особой необходимости в её ударном труде не было, всю эту мелочь можно было делать левой ногой, не отвлекаясь от основной работы. Но Марк Львович её помощи откровенно радовался. А может быть, помощь тут была ни при чём, он просто её присутствию радовался. Марк Львович с самого знакомства к ней хорошо относился. И редактор хорошо относился, несмотря на её отказ перейти к ним в штат. И остальные хорошо относились — как раз потому, что она отказалась перейти в штат, так что никто её как конкурента не рассматривал.

А как к ней относился этот лирический концептуалист, этот их ведущий фельетонист, — она тогда не заметила. Сумасшествие? Подумать только… Никогда бы не сказала. Наверное, это всё он потом уже придумал. В июне. Или даже позже, когда книгу стал писать. Нет, наверное, всё-таки в июне. Но и тогда особых причин для всяких таких сумасшествий не было. Или она просто чего-то не запомнила? Или он просто чего-то из головы выдумал? Даже интересно, что можно было выдумать. Да что угодно. Писатели же.

Так, посмотрим, что у него там в следующей главе… Ах, чёрт, она же забыла, что текст надо разбивать на главы! Третья получилась какая-то уж очень длинная. Разбить на две? Или лучше в два раза сократить? Ладно, потом разберёмся. Пока будем считать, что начинается четвёртая глава.

Зачем она тогда приехала?

Зачем Марк организовал ей эту стажировку? Всё равно работать у нас она не собиралась.

Я тогда думал, что она кокетничает. Цену набивает. Может, условия какие-нибудь особенные хочет для себя выторговать. Когда Марк сказал, что ей Москва не нравится, я сначала подумал, что он так шутит. Потом, когда стал с ума сходить, всё время песню вспоминал: «Куда мне до неё! Она была в Париже». Но ведь она ни в каком не в Париже, она в глухой провинции, я это уже знал. В провинции, а Москва не нравится! Бред. Конечно, цену набивает.

Потом я нечаянно услышал, как Главный с ней об этом говорил. Он её прямо спросил:

— Почему ты у нас не хочешь работать?

А она спокойненько ему нагрубила:

— Потому что у вас делать нечего.

Я тогда подумал, что Главный теперь-то уж точно на неё рассердится. А он засмеялся и сказал:

— Я человек пять уволю. Будешь их работу делать. На такие условия согласна?

Она сказала:

— Если уволите пятнадцать, тогда я подумаю.

Главный вздохнул и сказал:

— Пятнадцать не могу. Им до пенсии всего ничего.

Она опять ему нагрубила:

— Когда мне до пенсии будет всего ничего, тогда я к вам и приду.

Я тогда подумал: хорошо, что этот разговор никто больше не слышал. Ведь не все шутки понимают. У нас коллектив сложный, тем более, что некоторые — действительно предпенсионного возраста. Сразу бы слухи пошли, разговоры, нервничать все стали бы. Все ведь маститые, заслуженные, известные в очень высоких кругах. Некоторые побежали бы в эти круги жаловаться. Комиссии замучили бы. Прецеденты были, и по гораздо менее важным поводам, между прочим. Во всяком случае, ей-то уж точно работать не дали бы.

Хотя — да, она же и не собиралась у нас работать.

Тогда зачем ей эта стажировка была нужна? Просто так, в Москве поболтаться? По магазинам пошляться? Магазины в Москве тогда были уже не то, что раньше, но всё-таки с какой-нибудь глухой провинцией не сравнить.

В общем, я не знал, что и думать. Терялся в догадках. И все тоже терялись в догадках. Каждый день все только о ней и говорили. Как на зло, в том июне почти никто в отпуск не ушёл. Только завхоз ушёл, но это всё равно, он что работает, что в отпуске — никакой разницы. А больше никто не ушёл, даже в командировки никто не ездил, и на больничном никто не сидел, и без содержания по семейным обстоятельствам никто не гулял. Народу было каждый день даже больше, чем в день получки. Я тогда подумал: а ведь действительно у нас слишком большой штат. И половина — бездельники. Ходят на работу, чтобы за цветами покурить и потрепаться о том, кто и почему у нас работать не хочет. Целыми толпами собирались на этаже, трепались часами и курили. Весь этаж прокурили.

Она приходила каждый день, только не с утра, а ближе к полудню. И вся эта толпа бездельников сразу кидалась к ней, как будто именно её все и ждали. Я тогда не сразу понял, что все именно её и ждали. Даже не знаю, почему я это не сразу понял. Ведь это просто в глаза бросалось. Все о ней говорили, все её ждали — молодые, старые, мужчины, женщины, все. Массовый психоз.

Кажется, она тоже не сразу поняла, что все именно её ждут. Или вообще так и не поняла. Приходила к полудню, поднималась по лестнице — она почему-то никогда не поднималась в лифте, — мимоходом здоровалась со всей этой толпой — и сразу в кабинет Марка. Марка ещё не было, он первую неделю июня был во Львове, как и собирался. Я сидел в его кабинете, потому что на телефонные звонки надо было отвечать, да и жарко было в моей каморке без окна. Хоть июнь тогда был хороший, прохладный. Особенно по утрам было прохладно. Некоторые бабы приходили на работу в кофточках, в накидках каких-нибудь, в пиджаках. Потом, ближе к полудню, когда становилось тепло, их снимали. А она приходила к полудню, когда уже было тепло. Поэтому ничего такого не носила. Если бы приходила утром, когда прохладно, тоже надевала бы что-нибудь такое. И я помогал бы ей снимать кофточку или пиджак. Я тогда подумал: никто ей ни разу не сказал, что на работу надо приходить вовремя. У нас и раньше иногда работали стажёры, от них всегда требовали дисциплины. Особенно ответсек. А от неё — никто. Ни ответсек, ни Главный. Бывало, что спрашивали с утра: ещё не пришла? Не пришла — ладно, подождём. Как будто так и надо.