Теплица - Брайан У. Олдисс

Сон Грена и Пойли был исполнен множества странных фантазий. Целые пласты прошлого светились там; подобно погруженным в туман городам, они мерцали перед их спящим внутренним взором, чтобы тут же исчезнуть. Приступая к своим раскопкам без лишних предубеждений, чтобы не спровоцировать неприятие на бессознательном уровне, сквозь который проходило его погружение, сморчок уходил все дальше по зыбким коридорам памяти, где хранились интуитивные реакции Грена и Пойли.

Путешествие не было коротким. Многие из встречавшихся сморчку знаков, затемненных бесчисленными поколениями, уводили его в сторону. Сморчок продвигался все дальше в поисках сведений, относящихся к эпохе, предшествовавшей тому, как солнце начало выбрасывать лишнюю энергию, к тем дням, когда человек был куда разумнее и агрессивнее, чем его нынешний живущий на деревьях потомок. Перед восхищенным и озадаченным сморчком предстали великие цивилизации — но он погружался все глубже и глубже, в ту длиннейшую из эпох человеческой истории, еще до начала самой истории, еще до того, как у людей появился хотя бы огонь, согревавший их по ночам, или мозг, направлявший руку на охоте.

И там сморчок, пробиравшийся меж самых основ, опор человеческой памяти, сделал свою замечательную находку. И затаился, переждав множество ударов сердец спящих, прежде чем попытаться усвоить суть того, на что наткнулся почти случайно.

Устроив в их головах настоящий трезвон, сморчок разбудил Пойли и Грена. Измученные, они заворочались, но спастись от внутреннего голоса было невозможно.

Грен! Пойли! Я сделал величайшее открытие! Вы еще не знаете, но мы с вами почти что братья!

Пульсируя от избытка эмоций, которых прежде не выказывал вовсе, сморчок буквально забросал их картинами, хранившимися в плотно закрытых камерах их собственного подсознания.

Сначала сморчок показал им величие человека, виды прекрасных городов и прямых дорог, относившиеся к эпохе рискованных полетов на ближайшие планеты. То было время великих планов и свершений, время коммерции, комитетов и коммун. И все же тогдашние люди были не намного счастливее собственных предков. Подобно им, они жили под гнетом условий и условностей, раздираемые противоречиями. И с тою же легкостью миллионами гибли в вихре экономических или военных потрясений.

Затем сморчок показал картины, относившиеся к эпохе, когда температуры Земли начали расти по мере вхождения Солнца в фазу разрушения. Уверенные в собственной технологии, люди приготовились встретить эту опасность и противостоять ей.

— Не надо больше показывать, — прохныкала Пойли, ибо сцены эти были чрезмерно яркими и болезненными. Впрочем, сморчок не услышал ее просьбы и продолжал пичкать обоих знаниями.

Сделав все необходимые приготовления, люди начали страдать от неведомой болезни. Солнце выплескивало новый, прежде неизвестный спектр излучения, и постепенно человечество поддалось странному недомоганию. Оно напрямую поражало их кожу, глаза… и их мозг.

После длительных страданий люди приобретали иммунитет и уже не замечали последствий радиации. Они выползали из спален, выходили из домов. Но что-то успело измениться. Люди не обладали более властью командовать, рассуждать, бороться.

Они стали совсем другими!

Люди ползком выбирались из великолепных и красивых жилищ, оставляли города — словно все, что раньше они считали домом, стало вдруг чужим и опасным. Социальные структуры рухнули, вся организация общества прекратила существование за единственную ночь. С тех самых пор улицами завладели растения, и цветочная пыльца припорошила молчащие кассовые аппараты; джунгли начали свой реванш.

Падение человечества не было постепенным, оно происходило с лихорадочной быстротой, подобно падению высокой башни.

— Довольно, — сказал Грен сморчку, сопротивляясь его власти над собой. — Что было когда-то, прошло. Зачем нам беспокоиться о случившемся так давно? Ты достаточно напугал нас! Дай теперь поспать.

И тут же Грена охватило странное ощущение; словно он сотрясался изнутри, внешне оставаясь неподвижным. Метафорически говоря, сморчок тряс его за плечи.

Вы такие безразличные, — гнусавил все еще возбужденный сморчок. — Вы должны это увидеть. Смотрите! Мы возвращаемся к тем далеким дням, когда у человечества еще не было истории или наследия, когда человек еще не стал Человеком. Он был тогда всего лишь тщедушным существом, похожим на вас теперешних…

И Пойли с Греном уже не сопротивлялись, забрасываемые новыми картинами. Хотя эти образы были мутными и грязноватыми, они видели невысоких, похожих на долгопятов, существ, торопящихся куда-то, скользящих с ветки на ветку, бегущих, раздвигая высокие папоротники. То был маленький народец, нервный и не знавший языка. Эти существа сидели на земле, прыгали, прятались в кустах. Детали были смазаны, ибо еще не было восприятия, способного их запечатлеть. Запахи и звуки были особенно ярки — но, незнакомые, они оставались насмешкой: Грен и Пойли не понимали их значения. Они видели только мутноватый свет, возникавший и пропадавший снова, освещая сцены той первобытной жизни. Мгновения острых наслаждений мелькали, чтобы тут же исчезнуть, унеся с собою еще одну короткую жизнь.

По некой неведомой причине обоими завладела непонятная ностальгия, и Пойли разрыдалась.

Появилась более четкая картинка. Небольшая группка маленьких людей плескалась в болотце под сенью гигантских папоротников. Оттуда, сверху, на их головы падали какие-то темные капли, в которых Грен с Пойли далеко не сразу распознали грибок.

В том давнем мире олигоцена мои сородичи первыми научились мыслить, — продолжал гнусавить сморчок. — И вот доказательство! В идеальных условиях полумрака и влажности первобытного леса мы первыми обнаружили всю силу, заключенную в способности к размышлению. Но мысль предполагает наличие конечностей, которые она могла бы направлять. И поэтому мы стали паразитировать на тех мелких животных, ваших прародинах!

И сморчок снова погрузил Пой ли и Грена в самую толщу времен, показывая им истинную историю развития человечества, которая была также историей сморчков. Ибо начинавшие паразитами сморчки с течением времени сумели стать симбиотами.

Поначалу они цеплялись за внешнюю сторону черепов подобных долгопятам людей. Затем, когда эти люди начали процветать в одной связке с оседлавшими их грибами, когда они уже познали науку организации и охоты сообща, их начали подталкивать — медленно, поколение за поколением — к увеличению объема черепа. И наконец уязвимые сморчки смогли проникнуть внутрь, залезть в саму черепную коробку, чтобы по-настоящему стать частью человеческого организма и продолжить совершенствование своих способностей под прочным костяным укрытием…

Так родилась истинная раса людей, — нараспев говорил сморчок, забрасывая Грена и Поили вихрем картинок. — Они выросли и завоевали мир, забыв о первопричине собственного успеха, о мозгах-сморчках, которые жили и умирал и вместе с ними… Без нас они до сих пор блуждали бы под деревьями — как и нынешние племена, живущие без нашей поддержки.