Теплица - Брайан У. Олдисс

При виде их оба вскрикнули — и все же удвоили скорость, ибо серые пальцы манили к себе.

О Пойди! О Грен, Грен!

Крик родился в них, слабый, как тонкая струйка дыма на ветру. Но нет, они не замедлили бега. Лишь Грену удалось бросить мимолетный взгляд назад, на пляшущие серые и черные пятна леса.

Последним пастухом, мимо которого они бежали, была Яттмур; забыв о песне Икколла, она сбросила с себя путы, привязывавшие ее к дереву. Волосы ее развевались на бегу, когда она, по колено в потоке живности, попыталась присоединиться к ним. Руки ее были протянуты вперед, к Грену, словно во сне — к возлюбленному.

В жутковатом свете лицо ее было серым, но она на бегу храбро пела, стараясь песней, подобной той, что пел Икколл, одолеть ту, другую, злую мелодию.

Грен снова обратил лицо вперед, и глаза его сразу же оказались прикованы к Черной Глотке; он немедленно забыл о бегущей Яттмур. Длинные пальцы над кратером манили к себе лишь его одного.

Грен держал Пойди за руку, но когда они, спеша со всех ног, огибали обнажившуюся из-под лавы скалу, пальцы Яттмур сомкнулись на его свободной руке.

На один спасительный миг они обратили внимание на присоединившуюся к ним девушку. На один спасительный миг ее храбрая песня возобладала у них в сознании. И сморчок мгновенно ухватился за предоставившийся шанс сорвать оковы.

В сторону! — гнусаво заорал он. — Сворачивайте, если хотите выжить!

Рядом стояло нечто вроде молодой рощицы. Рука в руке, все втроем они свернули к этому сомнительному убежищу. Один из попрыгунчиков несся впереди, без сомнения, высмотрев короткую дорогу. Вместе они вбежали в серый полумрак.

И сразу же кошмарный мотив Черной Глотки потерял немало силы. Яттмур пала Грену на грудь, всхлипывая, — но их беды еще не закончились.

Пойли коснулась одного из тонких соседних стволов и вскрикнула. Клейкая масса стекла с побега ей на голову. Она трясла побег, впившись в него пальцами и едва ли сознавая, что делает.

В отчаянии люди осмотрелись вокруг и лишь теперь поняли, что оказались в каком-то сундуке. Зрение изменило им, заставив свернуть прямо в ловушку. И попрыгунчик, вбежавший вместе с ними, уже накрепко увяз в топком желе, испускаемом побегами.

Яттмур первой осознала, где они очутились.

— Зеленобрюх! — вскричала она. — Нас проглотил зеленобрюх!

Надо прорубаться наружу! — взвыл сморчок. — Меч, Грен! Скорее, скорее! Он уже оседает!

Прорезь входа сомкнулась, и теперь они оказались в мешке. «Потолок» начал проваливаться. Иллюзия пребывания в молодой рощице растаяла: они действительно находились в желудке зеленобрюха.

Выхватив мечи, они начали сражение за собственные жизни. Прутья вокруг них — растущие без видимой симметрии, чтобы сойти за стволы молодых деревьев, — набухли, складываясь наподобие подзорных труб; потолок опустился, и его складки принялись источать свое тошнотворное желе. Высоко подпрыгнув, Грен сильно рубанул мечом, и в сумке зеленобрюха появилась внушительная прореха. Обе девушки делали что могли, помогая Грену увеличить ее. Когда мешок рухнул, им удалось просунуть головы в щель, избежав тем самым верной гибели.

Но в тот же момент о себе напомнила прежняя угроза. Их жилы снова подхватили исходящий из Глотки смертный зов. И все трое с новой силой принялись врубаться в складки зеленобрюха, чтобы поскорее высвободиться и помчаться на кошмарный призыв.

Они уже были свободны, не считая лодыжек, увязших в желе. Зеленобрюх был накрепко привязан к скале, и потому сам не мог подчиниться зовущей песне Черной Глотки. Теперь он уже совсем сдался и скорбно, беспомощно наблюдал своим единственным глазом за тем, как люди пытаются разрубить его на части.

— Надо бежать! — вскричала Пойли, сумев наконец вырваться на волю. С ее помощью Грен и Яттмур тоже выбрались из упавшего, смятого, разбитого чудища. Зеленобрюх захлопнул свой глаз, как только они поспешили прочь.

Промедление оказалось куда большим, чем они рассчитывали. Налипшая на ноги вязкая жидкость мешала идти. Они двигались по застывшим потекам лавы как только могли быстро, по-прежнему сопровождаемые разными порождениями леса. Яттмур была слишком измотана, чтобы вновь попробовать петь, и воля бегущих целиком оказалась во власти силы, вибрировавшей в песне Черной Глотки.

Они начали карабкаться по склонам лавового конуса, окруженные галопирующей фантасмагорией жизни. Над их головами раскачивались, подманивая, три длинных пальца, но вскоре к ним присоединился четвертый, а затем и пятый, — словно тот, кто сидел в жерле, постепенно приближался к пику наслаждения.

Они теперь бежали в плотной серой мгле, тогда как мелодия усилилась до почти невыносимого накала, заставив их сердца колотиться еще быстрее. Попрыгунчики показывали все, на что были способны: их сильные и длинные задние ноги прекрасно помогали им преодолевать не слишком крутые склоны. Они лились мимо, вскакивали на краешек кратера и в последнем мощном прыжке падали вниз — к чему-то, поджидавшему их с таким нетерпением.

Людей также наполняло необъяснимое стремление встретиться наконец с ужасным певцом… Дыша с хрипом, с трудом высвобождая ноги из липкой густой слизи, они преодолели последние несколько метров, отделявшие их от кромки Черного жерла.

И тогда кошмарная песня затихла — прямо посреди очередной ноты. Это случилось настолько неожиданно, что все трое рухнули ничком. Изнеможение и облегчение попеременно окатывали их терпкими волнами. Они лежали рядышком, вздрагивая, закрыв глаза. Мелодия Глотки замерла, прекратилась совсем.

И лишь множество ударов сердца спустя Грен приоткрыл один глаз.

Естественные цвета вновь возвращались в мир; белый вновь заполнился розовым, серые оттенки обернулись голубым, и зеленым, и желтым, черные растворились в темных красках леса. Кроме того, всесокрушающее желание бежать дальше сменилось отвращением перед тем, что они едва не совершили.

Окружавшие их создания, прибывшие слишком поздно, чтобы воспользоваться страшной привилегией оказаться проглоченными Черной Глоткой, очевидно, чувствовали то же. Развернувшись, они устремились обратно, к лесу, поначалу медленно, но затем все быстрей и быстрей, пока их прежний аллюр не возобновился, сменив направление.

И вскоре вокруг не осталось никого.

Аккуратно сложенные на каменной губе Черной Глотки, пять жутких длинных пальцев отдыхали прямо над лежащими. Затем, один за другим, они медленно втянулись в жерло, приняв в сознании Грена образ какого-то монстра, ковыряющего в зубах после страшной трапезы.

— Если бы не зеленобрюх, мы уже были бы мертвы, — потрясенный, пробормотал он. — С тобою все в порядке, Пойли?

— Оставь меня в покое, — сказала она, по-прежнему укрывая лицо в ладонях.

— У тебя хватит сил идти? Ради богов, давайте поскорее вернемся к пастушьему племени, — сказал Грен.