Правда о первой ночи - Анна Данилова

Пришел Халим, принес графинчик с водкой и чашку с квашеной капустой. Я медленно доедала вареники с творогом. Смотрела на Ольгу Адамову и чувствовала, как у меня начинает кружиться голова.

– Выпьешь рюмочку? Ну, не хочешь, как хочешь. – Она опрокинула в себя рюмку и с аппетитом принялась закусывать, хрустеть капустой.

– Вы сказали, что она назвала себя Евой? Это как? Разве так можно?

– Не думаю, что это отражено в ее документах, слишком уж это хлопотно, но всех своих знакомых, друзей попросила называть себя Евой. Между прочим, она оказалась права: как только назвала себя другим именем, так сразу и встретила Наима…

Вареник застрял у меня в горле. Ева. Наим. Стамбул. Формула абсурда или дичайшего совпадения?

– Сколько же ей лет? Может, мы говорим о разных женщинах? Я-то должна деньги Наталье Юркун. Она живет в Москве, раньше жила в Саратове…

– Ну правильно! Она родом оттуда, но давно уже переехала в Москву. Я у нее в гостях была… А квартиру ей помог купить как раз Наим. Он так ухаживал за ней, такие подарки делал, пока не уговорил ее выйти за него замуж…

– Так сколько ей лет?

– Она молодая совсем, ей тридцать три – тридцать четыре… Красивая такая блондинка, высокая, стройная… Ей ни за что не дашь ее годы…

– Да, это она, дайте мне ее телефон…

Она продиктовала мне ряд цифр, и я, оглушенная, с телефоном выбежала на улицу. Лицо мое пылало. Я плохо соображала. Набрала номер, но вместо ожидаемых гудков была тишина. Наталья Юркун, она же Ева, высокая блондинка, отлично знающая турецкий язык… Тридцать три года. «…Я уже старая, мне двадцать пять… У меня уже и морщинки вокруг глаз… Никакие кремы не помогают…»

Я вернулась. Теперь мне было все равно, дозвонюсь я до Натальи Юркун или нет. Я знала, где она находится в данное время. Где и с кем. И не хотела ее видеть. Она лгала мне с первой минуты знакомства. Мамочка. Мамаша… Мама. Почему? Боялась, что я откажусь от нее?.. Зато теперь, когда болтливая Ольга Адамова рассказала мне историю возникновения имени моей «старшей подруги», многое стало понятным, объяснимым… Она вела меня за руку, она, Ева, моя мать, и об этом знали все, и мама Маша, и соседка в московской квартире, они все были предупреждены и подыгрывали ей… Все сошлось, все совпало, даже возраст можно было оправдать ее природной моложавостью, даже инсценировку передачи серебряных часов (теперь мне было ясно, что Ева хотела просто подкинуть мне деньжат)… Но я не видела в ней мать, не чувствовала в ней близкого и родного мне человека. Даже после слов Адамовой я все равно продолжала воспринимать Еву как свою подругу, и никто во всем мире не смог бы убедить меня в том, что эта девушка когда-то, тысячу лет тому назад, родила меня… Это какая-то ошибка. Какая-то сложная и опасная игра, в которую меня втянули они вместе – мама Маша и Ева.

Ольга с кем-то заканчивала разговаривать по телефону. Видимо, и у нее были какие-то секреты, раз она, увидев меня, так быстро свернула разговор.

– Знаешь, я дала тебе старый телефон, я только что звонила одной своей приятельнице, и она дала мне телефон Наима…

Я не могла спокойно слышать это имя. Один его звук действовал на меня как электрический разряд.

– Записывай…

Я записала. Поблагодарила ее.

– Ты что-то совсем раскисла… Может, все-таки выпьешь? На тебе же лица нет!

Я в каком-то непонятном мне душевном порыве обняла Ольгу – вспомнила рассказ Халима о человеческой подлости, предательстве… И она неожиданно тоже подалась ко мне и обняла меня.

– Думаю, у тебя все утрясется, ты, главное, не волнуйся и никого не бойся. Теперь, когда у тебя есть этот телефон, ты не пропадешь…

Догадывалась ли она, насколько ее слова были своевременны в ту минуту.

Я подошла и попрощалась с Халимом, поблагодарила его за все и расплатилась за вареники.

– Если что, заходи, всегда помогу, чем смогу. Я люблю русских девушек, – улыбнулся красивый турок.

Я вышла на свежий воздух, если так можно назвать духоту полуденного Стамбула. Набрала номер Кати, девушки из гостиницы. Она, услышав мой голос, обрадовалась. Сказала, что выяснила, кто такой Наим.

– Фамилия его Доан, вернее, это кличка, у турок нет фамилий, так вот, эта означает большую птицу вроде орла, так мне муж сказал… Этот твой Наим очень богатый человек, он занимается сельскохозяйственной техникой, так что все нормально, не бойся… Записывай его номер телефона и адрес…

Я позвонила Наиму. Теперь, когда я знала об этих людях гораздо больше, все они, еще недавно такие подозрительные и непонятные, представились мне приличными, достойными, как сказала бы Ольга Адамова, людьми. Даже Ева, побоявшаяся признаться мне, что она-то как раз и является моей матерью, той самой кукушкой, на поиски которой мы с ней отправились, показалась мне раскаявшейся и уставшей от собственной лжи, запуганной моими же разговорами о матери, женщиной. Несмотря ни на что, она все равно заслуживала того, чтобы я простила ее и забыла о вынужденной лжи и о тех годах, что мы с ней провели порознь. Все-таки она была сердечным человеком и хотела мне только добра. И лишь я, настоящая преступница, не имела права находиться рядом с ними: с Евой, Наимом, Айтен, Мюстеджепом… Мне надо было вернуться домой и пойти в милицию, чтобы во всем признаться… Все грехи моей матери не значили ничего по сравнению с тем убийством, что я совершила.

– Валентина?! – услышала я взволнованный голос Наима. – Ты где?

– Стою около «Золушки». Вам не стоит обо мне беспокоиться. Со мной все в порядке.

– Я сейчас приеду за тобой. Стой на месте и никуда не уходи, слышишь? С какого телефона ты звонишь?

– С моего. У меня теперь есть турецкий номер, – я говорила с ним безо всякого волнения. – И не надо за мной приезжать. Передайте Еве, что я все знаю. И что она напрасно так со мной поступила. Но есть причина, по которой я не могу ее видеть…

– Валентина! Подожди, не торопись, ей сейчас очень плохо, мы вызвали «Скорую помощь», у нее что-то с сердцем, ей уже сделали укол… Ты не знаешь, как она волновалась из-за тебя…

И тут я услышала голос. Он шел изнутри, из горла и откуда-то из живота, он нарастал, и я завыла так, что мне стало страшно самой… Никогда еще я так не рыдала…

Я соскользнула по стене дома вниз, почти села на теплый асфальт и, закрыв лицо руками, глухо и тяжело зарыдала…

Наим держал Наташу в своих руках всю ночь. Не выпуская. Если бы он мог вернуть ее себе и не выпускать из своей жизни, он был бы самым счастливым человеком на свете. Уставшая от слез и волнений, что ей пришлось пережить с того момента, как она обнаружила, что любовник бросил ее, она впервые заснула крепко, глубоко и теперь, в его руках, дышала ровно, спокойно. Время не изменило ее – Наим по-прежнему видел в ней девчонку, красивую и несчастную, обманутую и переходящую из постели в постель, наивную дурочку, которой можно расплатиться в ресторане…