Финно-угорские этнографические исследования в России - А.Е Загребин
Шрифт:
Интервал:
Г.Ф. Миллер как автор «Описания...» держит в своих руках две книги — труды А. Олеария и Ф.И. Страленберга, сверяя по ним свой путь. Взятые в дорогу, по всей видимости, из академической библиотеки, они стали в буквальном смысле его проводниками на необъятных пространствах Восточной России. С их помощью автор взвешивает личные наблюдения на образовавшихся историографических весах и тем самым добивается объективизации фактов. Миллеровское отношение к работам предшественников различно еще по той причине, что имеющиеся в его распоряжении тексты различны по своей языковой природе и по хронологической способности передавать мысль. Письмо Олеария нуждается скорее в комментировании, тогда как письмо Страленберга, практически его современника, достойно критики. Или, как замечает М. Фуко — критика судит и профанирует язык, комментарий фетишизирует текст. Миллер, таким образом, пытается удержаться в рамках профессиональной традиции ученого-эрудита, заранее предполагающего цитирование и комментирование авторитетов. В этом отношении он во многом отходит от фольклорной и этнографической новизны описываемого, приобретая взамен аналитическую весомость и критическую направленность. Давлению красочной эмпирики автор противопоставляет прочно усвоенный постулат — верить, а тем более доверять можно лишь письменному тексту, в качестве которого здесь выступают труды предшественников и письменные памятники древности. Здесь мы видим ученого представителя письменной культуры, оказавшегося в нестандартной исследовательской ситуации «акустической экзотики», видим путника ищущего «подсказки», придающие ему уверенность. Вместе с тем, присущая Г.Ф. Миллеру острота исследовательского чувства, в данном случае не препятствовавшего развитию в тексте «Описания...» общей модели рациональности, позволила ему понять, что успех научного предприятия часто зависит от умения работать в пограничных областях знания, намеренно отказываясь от широких историографических обобщений.
Вернувшись из сибирской экспедиции в середине февраля 1743 г. в Санкт-Петербург, Миллер рапортовал в Сенат и Академическую канцелярию обо всех обстоятельствах путешествия и о своей готовности продолжать работу над «Описанием Сибири», начальные главы которой были написаны автором на немецком языке уже в Сибири. Начавшаяся работа по переводу книги на русский язык, исправлению, дописыванию отдельных глав и рецензированию затянулась, благодаря стараниям его оппонентов И.Д. Шумахера и ГН. Теплова, до 1749 г., когда после положительных заключений В.Н. Татищева и М.В. Ломоносова задерживать публикацию первого тома было уже бессмысленно. Татищев, в частности писал: «...Сие есть начало русских участных историй, и нельзя иного сказать, как хваления и благодарения достойная в ней. Сколько труда, сколько смысла сочинителя, а наипаче образец впредь пожелаючим о других пределах сочинять, чрез что слава, честь и польза России преумножится. И хотя в ней есть нечто поправления и дополнки требующее и может достаточнее сочинена быть, однакож ее достойность похвалы тем не умалится...». Книга вышла в следующем году под названием «Описание Сибирского царства...», хотя сам автор ранее предлагал другие, более лаконичные формулировки заглавия: «Sibirische Geschichte» и «Geschichte von Sibirien». Изданная монография продемонстрировала широту исследовательского подхода автора, задействовавшего преимущественно письменные исторические источники, но не избегавшего фольклорно-этнографических, археологических наблюдений и сообщений.
Приступая к исследованию истории Сибири и народов ее населяющих в период до начала русской колонизации, Миллер искал ту красную линию, которая позволила бы ему связать разрозненные и часто противоречивые сведения в логически выстроенное повествование. Имевшихся в его распоряжении письменные источники во многом предопределили выбор ученого. Речь идет, прежде всего, о привезенной бывшими шведскими военнопленными рукописи Абуп-Гази Бахадур-хана, озаглавленной «История происхождения татар», переведенной на французский язык и опубликованной. Здесь же следует упомянуть о сочинениях Плано Карпини, Марко Поло, Гильома Робрука, Избрандта Идеса и других европейских авторов, писавших о народах северо-восточной Азии и преимущественно — о татарах. Сам Миллер комментирует свой выбор так: «Совершенно излишне говорить здесь о сибирских народах, о которых нет никаких известий до покорения их русскими. Мы займемся поэтому более обстоятельно одним татарским владением, которое было известно в Западной Сибири задолго до русской власти...»».
Иной (русский) взгляд на проблемы сибирской истории был представлен в собранных Миллером сибирских летописях и архивных документах, среди которых он особенно выделял приобретенный им в Тобольске текст, названный им по фамилии предполагаемого автора «Ремезовской летописью». Но и здесь основные описываемые события разворачивались вокруг противостояния двух центров силы: отряда Ермака, затем представителей легитимной царской администрации и Кучумова Сибирского ханства. Таким образом, финно-угорские народы Сибири, преимущественно обские угры, в обоих случаях оставались на периферии основной сюжетной линии Миллеровской «Истории Сибири». Отмеченная маргинальность обско-угорских материалов в контексте русско-татарских отношений не распространяется на ряд принципиальных вопросов, интересовавших автора помимо политических коллизий. Прежде всего, это проблемы этнической истории Сибири и прилегающих регионов, а также языческих верований обско-угорских народов, самим фактом своего существования демонстрирующих сравнительно мирную альтернативу противоборствующим христианскому и мусульманскому сообществам края. Причем предвозвестниками русской колонизации края стали коми-зыряне, посредством которых начальные сведения о Сибири поступали к русским. Свидетельством ранних коми — обско-угорских этнических контактов, по его мнению, служили топонимы зырянского происхождения, зафиксированные в бассейнах крупных рек Западной Сибири. С другой стороны, наиболее распространенный здесь этноним, обозначающий немусульманскую часть населения, был явно тюркского происхождения. Миллер писал, что название «остяки» было заимствовано... от татар, называвших все народы, жившие в тех местах, общим именем остяков, по-татарски «иштяк».
Посвящая первые параграфы своего исследования перечислению сибирских народов на предмет их принадлежности к татарскому или монгольскому происхождению, Миллер еще раз напоминает о своей приверженности лингвистическому методу определения этнического родства: «Я считаю, что самыми вескими доказательствами происхождения того или иного народа являются те, которые основаны на его языке...». Именно в этом вопросе начинается, или правильнее будет сказать — продолжается, его полемика с этнолингвистическими предложениями Ф.И. Страленберга. Так, выявленные Миллером расхождения в речи местных жителей, скрывавшихся под собирательным этнонимом «остяки», позволили
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!