На расстоянии звездопада - Георгий Ланской

Господибожемой… Она когда-то пила бражку наравне со всеми! Ульяна вдруг почувствовала себя Черепахой Тортиллой.

Танька, тогда еще не замужняя и, кажется, даже незнакомая со своим будущим мужем, поймала букет невесты, растолкав конкуренток, а потом, напившись бормотухи, высказала Оксанке, что та увела ее мужика, и отольются новобрачной слезки лучшей подруги. Вася, женившийся на Дарье чуть раньше, уволок Таньку в огород и долго макал лицом в бочку с водой, чтобы не болтала ерунды, а Ульяна уговаривала Оксанку не реветь и вообще не обращать внимания на пьяный бред подружки.

Танька, нахлебавшаяся теплой водой с личинками комаров, тоже рыдала, кашляла, размазывала по лицу косметику и уже сама не понимала, чего такого наговорила, а потом, отремонтировав разрушенный фасад лица, бросилась обниматься к Оксанке. Через полчаса обе лихо выкомаривали под баян, потому что с электричеством были проблемы. Свет отключали без предупреждения, оттого баянист, выучивший помимо кадрили, еще и подзабытую ламбаду, был как нельзя более кстати.

Страна, когда-то могучая, летела в тартарары. Но, вспоминая лихие девяностые, Ульяна думала, что они по-своему были счастливыми. Возможно, потому что все они, дети красной звезды, были еще совсем молоды и не думали о грядущем времени смут. Молодежь была беззаботна, и все любили друг друга.

Оксанка быстро забеременела и довольно легко родила мальчика. Замужество вырвало ее из привычной компании. Подруги встречались реже. Ульяна сама переживала сложные отношения с Мишкой Орищенко, лихим ментом, катавшем ее на служебном жигуленке. Танька, конечно, к Оксане ходила, но надолго не засиживалась.

– Господи, какая она стала скучная, – жаловалась Танька. – Пробовала ее на дискотеку вытащить – не хочет. В кафе позавчера тоже не пошла… Слушай, неужели это наша судьба?

– Не ходить по кафе? – усмехнулась Ульяна.

– Нет, сидеть дома и стареть. Между прочим, я не хочу превращаться в клушу, как она.

Танька внимательно посмотрела на себя в зеркало, подправила выбившуюся прядь и сокрушенно вздохнула:

– Нет, ну где справедливость? Почему он ее выбрал?

– Оставь ее в покое. Они счастливы, и это главное, – скомандовала Ульяна.

– Да правда что… Счастливы… Вот увидишь, они разбегутся через год. Я Оксанку знаю, как облупленную. Хотя, может и ейный Митрофан налево сбежит. Завтра-послезавтра ему станет скучно, так что Оксанку можно будет пожалеть. Вот увидишь, что-то такое случится!

Ульяна только рукой махнула, а неожиданно злорадные слова сестры оказались пророческими, с резким креном в трагедию. Счастливая семейная жизнь Митрофановых оборвалась, когда Оксанку, так и не вернувшуюся от матери, нашли на берегу озера: голую, истерзанную, с синим лицом и багровой бороздой на шее.

О беде Митрофановых, естественно, узнало все Юдино. Озеро-то вот оно, под боком. От дома Ульяны и вовсе пять минут пешком, две бегом, через соседский огород, давно поросший бурьяном. Ульяна и Танька бежали к берегу, не веря словам соседей, а потом обе выли, глядя, как безвольное мертвое тело тащат на носилках в труповозку.

Дежуривший Мишка на Ульяну с Танькой, ревевших в три ручья бросил лишь беспомощный взгляд, а они, обнявшись, смотрели, как бежит к милиционерам Оксанкина мать, в косо завязанном халате, растрепанная, раскинув руки, словно падающая птица. С противоположной стороны летел, путаясь в ногах и поминутно спотыкаясь, Лешка, которого новость о смерти жены застала на работе. Над озером летали чайки, и Ульяне, закрывающей лицо руками, все казалось, что это они так страшно кричат, а оказалось Лешка, да Оксанкина мать.

Лешку, конечно, таскали, потому как по закону жанра первым подозреваемым всегда был муж, ну, или любовник. Но утаить любовника в крохотном Юдино было проблематично. А у мужа, как на грех никакого алиби не оказалось. Надорвавший спину на работе, Лешка сидел дома, и подтвердить это было некому, разве что годовалый сын научился бы говорить. Лешку долго дергали на допросы, а потом посадили в СИЗО с мутной формулировкой «для выяснения обстоятельств», не пожалев даже младенца-сына.

В редакции выдвигали разные версии, в том числе и об его возможной вине. И напрасно Ульяна пыталась доказать всем, что Лешка ни при чем, и вообще на подобное не способен. Она яростно обрушивалась на Мишку, требуя как-то повлиять, хотя прекрасно понимала его беспомощность.

– Знаешь что, – бесился Мишка, – в конце концов, просто так не сажают. А по нему, я слышал, вообще был особый разговор.

– Какой? Какой еще разговор? – орала Ульяна. – Миша, он дома сидел с ребенком, пока Оксанка мудохалась на картошке у матери. Ты всерьез веришь, что он бросил годовалого ребенка одного, пошел и кокнул жену, а потом вернулся, как ни в чем ни бывало?

– Да не знаю я!

– Ну и не говори глупости!

– Какие глупости, если его не выпускают? Значит, у следствия есть улики, верно?

– Знаем мы ваши улики, – отмахивалась Ульяна. – Вам все равно кого засадить, лишь бы сидел, а дело закрыли.

– Дура тупая, – ответил Мишка и ушел дуться, правда, вечером позвонил как обычно и пригласил покататься.

Трагедия отступала, едва они оказывались с Мишкой наедине. До одури тискаясь в его машине, они торопливо раздевали друг друга, и губы были сухими от желания. Окна запотевали, как в знаменитой сцене из «Титаника». Много позже Ульяна вспоминала этот горячечный жар двух юных тел с удовольствием и сладкой истомой. Нет, конечно, она его не любила. Мишка, будучи восхитительным любовником, помимо всего был еще глуп, как пробка, и невероятно необразован. Он как-то всерьез высказал мнение, что Европа и Америка живут так хорошо, потому что им помогали инопланетяне. Ульяна хохотала до слез, а Мишка обижался, правда, ненадолго. Он, как и Танька, был невероятно отходчивым, им легко было управлять, словно перчаточной куклой. Пошевелишь пальцем, и Петрушка кланялся в нужном направлении, мечта любой женщины… Если б еще не пил так безбожно…

Возможно, Лешку Митрофанова и засадили бы за убийство жены, если бы начальник местного ОВД по пьяной лавочке не начал гонять чертей и стрелять по ним из табельного оружия. Усмирять его пришлось не только подчиненным, но и врачам, а уж в больнице, напичканный лекарствами, начальник Мишки признался в убийстве Оксаны Митрофановой. Врач, которому полковник излил душу, сперва не поверил, но когда в ход пошли детали, побледнел и помчался звонить куда следует. Это потом озверевшие следователи пытались установить источник утечки, но в Юдино, как говорится, что знали двое, знала и свинья. Ульяна узнала утром следующего дня и понеслась за комментариями, не успев даже удивиться, почему это не сделала куда более опытная Гера.

Естественно, дело попытались замять, и, возможно, замяли бы, если б не ополчившийся на начальника ОВД шеф Ульяны. Он поддержал ее стремление вывести насильника на чистую воду и дал отмашку: пиши, а мы поддержим.

Мишка, естественно, орал и просил ее одуматься.

– Меня же с работы выгонят, дебильная! – вопил он. – И, между прочим, из-за тебя!