Яблоко Монте-Кристо - Дарья Донцова

– Звонит мне и орет: «Все в кабинет, живо». Яуже знаю, сейчас человека вон выставит. У него отработанная методика. Еслипонимает, что посетитель настырный, то обманывает его, становится приветливым,секретаря зовет с кофе. Ясное дело, гость расслабляется, думает, что с нимсейчас нормально побеседуют, улыбается. Андрей Михайлович тоже излучаетрадость. Только мне четкая установка дана: как вернусь на рабочее место, роняютяжелую доску на пол. Звук такой получается: ба-ам! Ясное дело, посетительголову в сторону двери повернет, хоть на секунду да потеряет Вяземского извида, а ему только этого и надо. Там, в стенке, дверцы, видите?

– Створки шкафа?

– Это ход на первый этаж, – пояснилаЛена, – Андрей Михайлович туда шмыгает, и ку-ку, ищите дядю. Люди потом комне выбегают, глаза в пол-лица, кричат: «Куда Вяземский скрылся?»

– Странное поведение.

Лена пожала плечами:

– Каждый веселится по-своему. Только сегодня яему все дело испортила, шлепнулась. Я становлюсь очень неловкой, если меняторопят, ноги путаются, руки дрожат, а когда орут – вообще чумею. Ой!

– Больно? Давайте отвезу вас в травмпункт.

– Спасибо, – прошептала Лена, – такпройдет, если б нога сломалась, я бы не могла стоять, значит, это простой ушиб,нет необходимости из-за ерунды волноваться. Ой! Ай! Ой!

– Неужели вы собираетесь работать в такомсостоянии? – покачал я головой.

Лена сжалась в комок.

– Фу, плохо-то как! Сейчас схожу кофе выпью, уменя обеденный перерыв уже начался, а потом назад. Ой, мама, наступать больно!

– Езжайте домой!

– Нельзя, – шмыгнула носом Лена, –сделайте одолжение, проводите меня до кафешки, она тут в двух шагах.

– Конечно, конечно, – засуетилсяя, – пойдем тихонечко. Нет ли у вас другой обуви? Думается, каблуки всложившейся ситуации неуместны.

– Вяземский требует, чтобы я носила обувь нашпильках.

– Право слово, это бессердечно, –возмутился я, – целый день невозможно бегать на таких каблуках.

– Ерунда, – прошептала Лена, мужественноборясь с болью в коленке, – вот с духами хуже. Андрей Михайлович велелвсем пользоваться только одной маркой, называется «Чертово колесо». Меня отзапаха тошнит, а куда деваться? Хозяин – барин, не послушаюсь – выгонит.

– Да он сатрап, – пришел я внегодование, – ладно каблуки, хоть как-то данное требование объяснитьможно, секретарь – лицо фирмы. Но запах! Если честно, у меня от него головазаболела. Уходите от Вяземского! Вы молоды, найдете другое место!

Лена стиснула мою руку.

– Не могу.

– Но почему?

– Он мой папа.

Я чуть не уронил слабо державшуюся на ногахспутницу.

– Вяземский ваш отец?

– Да, – опустила голову Лена.

– С ума сойти! Он же с вами по-хамскиобращается!

И тут Лена тихо заплакала и невразумительнозалепетала:

– Зоя… его… а он… Игорь… никогда… не верит…мама… Вера…

Плач перешел в рыдания, затем в истерическийсмех. В этот момент мы уже находились на улице, и прохожие начали с интересомрассматривать Лену. Народ у нас активный, чрезмерно общительный, любящийразводить чужую беду руками. Не успел я сообразить, что следует делать, какподлетела бойкая старушонка и заголосила:

– Не плачь, девонька, козел он. Ишь, старыйкобель, на молоденьких потянуло! Развратник!

Я хорошо воспитанный человек, никогда неупотребляющий ненормативной лексики, но сейчас отчего-то потерял самообладание,повернулся к пышущей благородным гневом бабке и сказал:

– Сделайте одолжение, идите в задницу.

Старуха остановилась, словно налетев на забор,потом, просюсюкав:

– Ладно, ладно, сыночек, не злись, –испарилась без следа.

Хотелось поразмышлять над тем, почему грубоеслово моментально превратило злобную гримасу ведьмы в ласковую улыбку, но мнетребовалось решить другую проблему.

Я подхватил почти невесомую Лену на руки, мгновеннодонес ее до своей машины, положил на заднее сиденье, сунул ей под головуподушку, ноги прикрыл пледом, потом выбрался наружу, запер «Жигули» и пошел врасположенный рядом супермаркет.

Когда я вернулся назад с «антистрессовымнабором» и сел за руль, Лена мирно спала. Посидев несколько минут тихо, яположил купленные конфеты, минеральную воду и пирожные на свободное сиденье изавел мотор. Лучше отгоню машину с шумного проспекта в тихий дворик.

Не успел я пристроить автомобиль на пустыре, устройки, как сзади донеслось:

– Простите, сама не пойму, отчего разревелась.

– Вот, съешьте пирожное, – улыбнулсяя, – я купил разных на выбор.

– Спасибо, фигуру берегу.

– Вам терять нечего, – галантно ответиля.

Внезапно Лена засмеялась:

– Все так плохо? Выгляжу столь ужасно?

Тут только до меня дошла двусмысленностьсказанного комплимента.

– Я имел в виду, что у вас стройная фигура,терять, в смысле полноты, нечего! Ешьте сладкое сколько угодно!

Неожиданно Лена снова разрыдалась.

– Обидел вас? – испугался я. –Господи, извините, я совсем не хотел. Ладно, я был дураком, предложив вамсладости, но ведь не со зла.

– Вы единственный, кто обо мнепозаботился, – всхлипнула Лена, – у меня такая тяжелая жизнь! Думала,папа… Но он… ах… нет… мама… Послушайте, послушайте меня!!! Умоляю! Никто нехочет! Ни одна душа! Вы добрый!!!

Я тяжело вздохнул. Влип ты, Иван Павлович,опять попался. Сколько раз говорил себе: «Не ввязывайся в разговоры систеричными особами, ясное дело, ничего хорошего не получится».

Хотя Лена на первый взгляд не похожа напсихопатку, вроде девушке на самом деле плохо. Не могу же я оставить ее одну?Придется слушать о мелких обидах и пинках, которые отпустила секретарше судьба.Но почему дамы, нуждающиеся во внимательном собеседнике, видят подходящуюкандидатуру именно во мне? У меня что, на лбу написано: «Этот сопротивляться нестанет и готов выслушать все ваши неприятности»?

Леночка воспитывалась без отца. Ее мама, АннаСергеевна, никогда не говорила дочери глупости типа «твой папа погиб приисполнении служебных обязанностей» или «отец работает секретным агентом далекоза пределами Родины».