Африканский вояж - Максим Михайлов

Самурай бил четко и расчетливо, как на ринге. При желании он мог закончить поединок за пару секунд, пустив в ход, что-нибудь из зубодробительного арсенала, любовно преподанного инструктором в военном училище. Но это было совсем не то, поэтому удары лишь эффектные болезненные, но не слишком эффективные с легким сарказмом именуемые среди рукопашников «спортивными». Новичок порядком избит и утомлен, пытается прижаться, повиснуть на груди. В ноздри густо шибает перебивающим резкий запах дезодоранта потом. Взмокшие вяло-безвольные руки стараются зацепиться за плечи, вжаться под мышки не дать пространства для замаха. Нет, вот это уж хрен! Продолжаем наши игры! Самурай резким рывком разорвал дистанцию и, уже не опасаясь ощутимо плывущего противника, красивым и таким же бестолковым ударом ноги достал его в голову. "За Маринку! Двенадцатилетнюю девчонку, изнасилованную пьяным воспитателем и повесившуюся ночью в туалете! За общество равных возможностей! За масляный взгляд профессора-педика на экзаменах в институт! За цифру 1000 со значком доллара рядом на бумажке переданной воровато оглянувшимся доцентом!"

Подшаг вперед на среднюю дистанцию. "За военное училище! За горячие точки! За контузию! За пятидесятипроцентную потерю слуха! За инвалидность!"

Он вот-вот упадет! Нет, не так просто, парень! Рывок за плечи и насаживающий удар коленом по ребрам, уже в полную силу. Кажется, что-то там внутри разрывается с хрустом и скрежетом. Плевать! "За военно-врачебную комиссию! За комиссацию из Вооруженных Сил!" Кен утробно кхекает и начинает заваливаться набок. Нет, подожди! Куда это ты собрался? Горящие глаза Самурая двумя раскаленными мечами впиваются в расфокусированные мутные зрачки жертвы. И самое главное, последний аккорд! Правая рука надежно фиксирует болтающуюся голову новичка, собственная голова откидывается назад так далеко, что немеет шея… "За любимую женщину, ушедшую к такому же как ты! За месяцы черной одинокой пьянки! За вспоровшую живот «розочку», зажатую в своей же руке!" Лоб стремительно летит в еще недавно бывшее таким красивым и ухоженным лицо новичка. Лобная кость толщиной в пару сантиметров — самая твердая часть человеческого тела, вес головы три-четыре килограмма, плюс вложенное ускорение. Эффект, как от удара кувалдой! "За всю несправедливость этой блядской жизни! Нна!" Глухой стук, как от столкновения бильярдных шаров. Новичок сломанной тряпичной куклой оседает на серую утоптанную землю, он уже ничем не напоминает стильного дружка Барби, из разбитого в алое с ярко-белыми осколками зубов месиво рта толчками выбивается густая черная кровь.

Мир вновь расширяется до обычных границ, начинает пропускать звуки и нога, уже занесенная для последнего контрольного удара каблуком в висок, медленно с усилием опускается в пыль рядом с поверженным телом. Вокруг напряженная тишина, лишь сладко постанывает, зажав ладони между ляжек и содрогаясь всем телом, одна из жутко размалеванных девиц. Самурай обводит взглядом круг, мужчины в дорогих спортивных костюмах, пахнущие элитным парфюмом отводят глаза, отворачиваются, становясь будто ниже ростом.

— Четвертое правило бойцовского клуба: не более одного поединка за вечер! — быстрой скороговоркой тараторит Завклуб, когда взгляд Самурая останавливается на нем.

И столько в этой торопливости неприкрытого страха, так комично трясется посеревшее лицо топ-менеджера, что Самурай прыскает в сторону истеричным смешком.

— Скорую ему вызови, удод! И не трясись так… С кем тут еще драться? Не с тобой же…

— Ты такой крутой, малыш… — пользуясь секундной заминкой одна из шлюшек подобралась вплотную и уже принялась мурлыкая тереться о плечо. — Я хочу тебя!

Самурай с удивленной брезгливостью осмотрел поплывшую черную тушь, темно-фиолетовую помаду и покрытые черным лаком длинные накладные ногти, заглянул в подернутые наркотической мутью выцветшие глаза.

— Любишь боль, кошка?

— Муррр! — горячий влажный язычок ловко слизнул каплю засохшей крови с костяшки его кулака. — Очень, котенок! Сделай мне больно! Разорви меня, хищник!

— Ну, тогда держи!

Оглушающая хлесткая пощечина кинула девушку на колени. А Самурай не обращая больше на нее никакого внимания, широко зашагал к предусмотрительно привезенной Завклубом бочке с водой. Дорогие спортивные костюмы поспешно уступали дорогу. Девчонка, сидя на земле, пристально смотрела ему вслед, нежно водя пальцами по быстро набухающей красным щеке.

Менты подъехали одновременно со скорой. Раздолбанная «канарейка» тяжко вздыхая на ухабах грунтовки припарковалась вплотную к сверкающим лаком иномаркам, и из нее кряхтя, вылез одетый в замусоленную форму помятый прапор, вооруженный автоматом АКСУ, которым он постоянно за что-нибудь цеплялся.

— Ну чего это? Опять упал? Или нападение неизвестных?

Уже успокоившийся и пришедший в себя Самурай неспешно подошел к прапору и незаметно сунул в ловко протянутую руку стоху баксов, обычную таксу в таких случаях. Один из законов клуба гласил, что неприятности с ментами урегулировать должен виновник. Прапору постоянно платит Самурай, потому, не знающий о клубных правилах прапор считает его здесь главным.

— Эй, Гиппократы, чё там энтот? Жить будет? Будет, ну и ладушки! Ты, паря, того, поосторожнее все же, понял? Заявы точно не будет? Ну смотри, я тебя предупредил!

Выполнив служебный долг, страж порядка все так же стариковски покряхтывая, влезает в «канарейку» и его проскучавший все это время напарник выруливает обратно на проселочную дорогу.

Все, теперь можно и домой, больше ничего интересного не будет. Смотреть на игрушечные бои "настоящих мужчин" нет ни времени, ни желания. Не оборачиваясь и ни с кем не прощаясь, Самурай направился к дороге, пешком мимо сверкающих полировкой шикарных тачек. Да, нам так не жить… Рассчитывать на то, что кто-нибудь предложит подкинуть, хотя бы до ближайшей станции метро, явно не приходилось. Проходя мимо суетящихся около новичка медиков, он углом глаза поймал испуганно-осуждающий взгляд женщины-фельдшера и потом еще долго чувствовал его спиной, до самого поворота проселка.

Ключ заскрежетал, поворачиваясь в замке, скрипнули давно не смазанные петли, и в прихожую, хмуро оглянувшись по сторонам, вошел Бес. Короткий кивок вместо приветствия, и вот он протопав мимо Самурая растянулся на диване, со вздохом облегчения откинув назад голову. Полежав так несколько секунд, удивленный полным отсутствием реакции на свое появление, приподнялся на локтях и пристально посмотрел на сидящего в кресле товарища.

Вид у Самурая был полностью отсутствующий, бледное неподвижное лицо, напоминающее посмертную маску, и безжизненные устремленные в глубь себя глаза, вроде бы и смотрящие на окружающий мир, но как бы остекленевшие, ничего вокруг не замечающие. О том, что человек в кресле жив, а не покинул уже давно этот далеко не лучший из миров, говорила лишь мерно вздымающаяся в такт дыханию грудь. Бес с обреченным горестным вздохом поднялся с дивана и подошел к Самураю вплотную, неспешно поводил ладонью прямо перед его застывшим лицом, картинно развел руками, изображая перед отсутствующими зрителями безграничное отчаяние. Когда эти попытки вызвать хоть какую-то реакцию со стороны друга ни к чему не привели, Бес, еще раз вздохнув для порядка, сильно потряс его за плечи и даже пару раз легонько хлопнул по щекам. Это возымело действие, и ранее погруженный вглубь себя взгляд Самурая медленно сфокусировался на лице Беса, постепенно приобретая некую осмысленность. Дождавшись более-менее полного просветления, Бес вновь встряхнул его: