Большая книга искателей приключений - Эдуард Веркин

Я перебил:

– То есть главный лозунг у них – «Дыра – она и в Америке дыра»?

Тоска вздохнула.

– Куропяткин, – сказала она, – пообещай мне, что ты будешь хорошим, а? Не будешь задираться, не будешь истории всякие рассказывать?

– Ну, разве что парочку, – успокоил я.

– Ну, ладно, пойдем. Я на тебя надеюсь.

Тоска схватила меня за руку и поволокла в сторону школы.

Школа № 18 была украшена, как к Новому году. Какие-то шарики, гирлянды, прочая чушь, будто не какие-то сопляки из Оклахомы к нам пожаловали, а сам папа римский. По случаю визита был открыт парадный вход, над дверями краснела красивая в старом советском стиле растяжка.

– Ну, вот, – указал я пальцем. – Вот оно, идолопоклонничество перед Западом. К тому же с ошибками.

Я достал ключной брелок, включил лазерную указку и ткнул в «the Russia».

– Я в америкосском языке слаб, но даже я знаю, что «тхе» тут совсем не нужно. Вы что, кинов не видали совсем?

У Тоски дернулся нос.

– Эх вы, серость, даже прогнуться как следует не умеете…

Тоска свирепо промолчала.

Мы вошли в прохладный вестибюль и сразу увидели американца. «Живого американца», как выразилась бы Тоска.

Вообще-то он мало чем отличался от наших, ну, в смысле, по одежке. Какие-то широкие, рэперские штаны, совершенно советские кеды, на тушке то ли свитер, то ли балахон с капюшоном. Если бы не рожица, я бы его ни в жизнь за американца не принял. Короче, одежда была, как у всех, интернациональная, а рожица была американская. Слишком беззаботная. У наших не такие, наши всегда чем-то обеспокоены, всегда ждут удара, напряжены, ну, или сами собираются кому-нибудь в глотку вцепиться, всегда готовы, одним словом, вступить в борьбу за существование. Нет в них легкости, уже с детства какие-то ходячие пособия к теории Дарвина. Я вот думаю, что случись у нас, не дай бог, война с Америкой, так мы их голыми руками порвем.

Американец медленно шагал нам навстречу. Других иностранцев видно не было, да и вообще никого видно не было.

Тоска американца тоже опознала.

– Это он! – позорно громко прошептала Тоска.

Будто Гагарина тут увидала, честное слово.

Американец нас, кстати, тоже заметил, остановился, подумал, как-то огляделся и направился к нам. Тоска завибрировала.

Янки приблизился на расстояние рукопожатия, блеснул своей ортодонтией и сказал:

– Здравствуйте!

Хорошо так сказал, понятно. Ну, с акцентом этим со своим, будто рот кашей забит, но понятно.

– Здравствуйте, – улыбнулась Тоска.

– Привет, – буркнул я.

– Хороший сегодня денек, – выдал америкос.

«Харошьи сьегодьниа дэньёк» – примерно так это звучало. В общем, ничего, нормально спикает. То есть говорит.

– Да, – согласилась Тоска, – погода просто отличная. И давление в норме.

Совсем подруга озверела, подумал я. При чем тут давление?

– Да, – закивал янки, – давление совсем не давит…

Ну просто светская беседа о погоде на каком-нибудь торжественном приеме.

– А как вас зовут? – спросила эта дура, хотя парень был нашего возраста, можно было и на «ты».

– Я Питер, – ответил американец.

Нет, по-нашему он болтал вполне. Петя.

– А я Антонина, – Тоска протянула руку. – Энтони из ми…

Питер руку Тоски пожал. Дружба народов прямо, встреча на Эльбе… Американец повернулся ко мне.

– Феликс, – представился я.

– О! – Питер округлил глаза. – Феликс! Феликс Юсупов! Моя прабабушка знала Феликса Юсупова![18]

– Да что ты говоришь! – воскликнула Тоска.

Ну все, погрустнел я. Его прабабушка знала Феликса Юсупова. И сам он, наверное, тоже, князь. Рюрикович. Во всяком случае, аристократ. Сейчас Тоска упадет в обморок от восторга, девчонки всегда мечтают об аристократах.

Но она не успела упасть в обморок, так как со второго этажа послышался шум, и по лестнице стал спускаться народ. Народу было много, и дети, и взрослые нас окружили, начались какая-то болтовня и галдеж, болтали по-русски, по-английски, по-русско-английски, кто-то вставлял немецкие фразы. Дружба народов продолжалась и усугублялась.

Тоску и этого Питера как-то отнесло к стене, а я стоял как дурак посередине вестибюля. Вдруг ко мне подошла невысокая толстенькая девушка. Взяла меня за руку и сказала, что ее зовут Мэри, это я, во всяком случае, понял. Она еще принялась что-то тараторить, но я уже ничего не понимал, только кивал невпопад.

Девочка была не очень красивая, какая-то бесцветная. На шее у нее болтались тяжелые серебряные то ли бусы, то ли четки, что-то с орнаментом, кажется, в индейском стиле – самая примечательная деталь во всем образе. Впрочем, выражение лица у нее было добрым и каким-то беззащитным. Я хотел ей сказать какую-нибудь гадость, гадости по-английски у нас сейчас все знают, но не сказал. Из-за доброго лица. В момент, когда она решила сделать передышку, я тоже представился и тоже улыбнулся.

Опять же на своем более чем скромном аглицком.

– Фил Икс! – жизнерадостно воскликнула Мэри. – Фил Икс, лайк Икс Мэн!

Мэри сунула руку в карман и достала из него губную гармошку.

Это было совершенно непонятно, я никак не мог сообразить, как связаны Икс Мэн и губная гармошка, а эта Мэри уже сунула мне гармошку в руки и сказала:

– Блини – харашо!

– Это точно, – подтвердил я.

И стал быстро соображать, что ей подарить в ответ, но тут сверху, видимо из актового зала, набежала еще толпа, какой-то тощий высокий парень подскочил к этой Мэри и стал ей что-то шептать, Мэри побледнела и куда-то побежала. А я ей так ничего и не подарил, остался как дурак, как настоящий такой русский валенок.

Это обстоятельство окончательно испортило мне настроение, и я решил отправиться домой.

Фил Икс.

Я лежал на диване перед открытым окном, положив ноги на подоконник. Летний ветерок приятно обвевал мои пятки, нежно холодил их, навевал дрему. Я думал о том, что неплохо бы сейчас отправиться на какие-нибудь рифы, поплавать с акулами, отдохнуть душой, расслабиться телом.

В воздухе летала легкая летняя взвесь, всякая пыльца, и тополиный пух, и мелкие, невидимые глазу клещи, и споры грибов-тутовиков, и мельчайшие вредоносные частички с белкового завода, я думал, что хорошо, что я не подвержен аллергие, хорошо, что у меня мощный иммунитет, такой мощный, что царапины на мне затягиваются в худшем случае за сутки.