Магеллан. Великие открытия позднего Средневековья - Фелипе Фернандес-Арместо

отозвать Магеллана в Португалию: «Это будет серьезный удар для этих испанцев» (que seria gran bofetada para estos). Фалейру же, напротив, можно было пренебречь: по мнению посла, тот «почти не спит и наполовину выжил из ума»[270].

В конце февраля 1519 года Карлос лично написал Мануэлу, уверяя его в добрых намерениях. «Я слышал, – неискренне объяснял он, – что у вас возникли какие-то подозрения относительно оспаривания ваших прав в этих регионах из-за экспедиции, которую мы повелели собрать для розыска Индий под командованием Эрнандо де Магальянеса и Руя Фалейру… Первое, что мы можем утверждать, – добавлял он, – что указанные капитаны письменно обязались соблюдать линию разграничения и что они под страхом сурового наказания никоим образом не будут заходить в районы, земли и моря, принадлежащие вам по соглашению о демаркации». Язык наказа короля своим будущим капитанам отражает как его опасения из-за того, что те могут проявить личную инициативу, так и стремление заставить и португальскую сторону соблюдать договор[271].

Усилия португальских агентов по организации разрыва между Магелланом и испанцами предпринимались все лето – сначала в мае в Барселоне[272], потом, когда флот уже готовился к отплытию, в Севилье, откуда португальский представитель Себастьян Алвареш отправил письмо с кратким описанием своих попыток. Он начал с издевательств над Магелланом, который якобы превратился из дворянина в лавочника. Он писал: «Увидев благоприятную возможность совершить то, что мне приказывали Ваше Величество, я пришел к Магеллану в дом и застал его за сбором провизии, припасов и т. п.; и я сказал ему, что таков итог его злостных намерений и что это последний раз, когда я с ним разговариваю как друг и добрый португалец, а ему следует хорошенько поразмыслить над ошибкой, которую он собирается совершить»[273].

Алвареш все еще надеялся на то, что Магеллан передумает, но последовавший разговор, который можно с достаточной достоверностью воссоздать из приведенной в письме oratio obliqua[274] (в соответствии с моей угрозой – или обещанием), – его обескуражил.

– Моя цель, – сказал Магеллан, – продолжить начатое.

– Нет никакой чести в недостойных приобретениях, – возразил Алвареш. – Даже кастильцы считают тебя ренегатом и изменником собственной родине.

– В путешествии я не намерен предпринимать ничего против его величества или покушаться на какие-то его владения.

– Это дело причинит много вреда Португалии, – настаивал Алвареш, – если ты действительно найдешь в кастильской зоне те богатства, которые обещаешь. Но если ты исполнишь свой долг, то обещаю, что у его величества не будет к тебе претензий.

– Но у меня нет причин покидать короля Испании, который выказал мне такое расположение.

– Главная причина – остаться верным долгу и избежать бесчестья. Позорно было покидать Португалию и нарушать клятву только потому, что король отказался прибавить к твоему содержанию сто реалов[275].

Несмотря на решительность отказа, Магеллан был впечатлен тем, как хорошо его собеседник осведомлен о его делах, а также, видимо, в той же степени не доверял своим новым хозяевам, что и они ему. Алвареш играл на его страхах, намекая на то, что, судя по данным разведки, Фалейру не станет придерживаться намеченного маршрута, а отправится на юг – скорее всего, к мысу Доброй Надежды. У других помощников Магеллана тоже были тайные указания, противоречащие планам командира, да и епископ Бургоса был ненадежен.

Эти предостережения нашли в Магеллане подготовленную почву. Как мы увидим, во время экспедиции он все время опасался бунта на корабле. Алвареш подводил Магеллана к мысли, что для успеха тот должен стать единоличным командиром. «Я сказал, – писал он, – что ему следовало бы следить за приказами, полученными другими, а в особенности за Руем Фалейру, который открыто говорил, что не будет следовать за флагманом Магеллана и намеревается идти на юг или вовсе не участвовать в экспедиции. И я предупредил его, что отправляться в плавание он должен только в статусе командующего, в то время как мне известно, что в экспедиции есть люди с другими приказами, о которых он не знает и которые противоречат его намерениям, притом всю славу могут забрать себе эти другие. И не нужно обращать внимания на тот мед, которым смазаны уста епископа Бургоса»[276].

Магеллан начал терять уверенность и сказал, что может отказаться от своего предприятия, если испанцы не выполнят какое-то из уже согласованных требований. Какие выгоды может предложить ему король Португалии, если Магеллан решит вернуться?[277] Судя по всему, родная земля все еще что-то значила для него. Алвареш усилил натиск. По его словам, настало время, «чтобы, если Магеллан даст мне письмо к Вашему Величеству, я приму на себя задачу по его доставке из любви к нему и сделаю все от себя зависящее; поскольку у меня нет никакого сообщения от Вашего Величества, но я просто откровенно рассказываю ему о своих соображениях, как и много раз в прошлом. Он ответил, что не примет никакого решения, пока не увидит какого-либо послания от Вашего Величества»[278].

Алвареш беседовал также с Руем Фалейру и понял, что его упрямство во многом связано с психическим расстройством. «Он говорил только, – сообщал Алвареш, – что не пойдет против своего господина короля, который оказал ему столько чести… Он кажется мне человеком, чей разум пошел наперекосяк [como homem torvado do juizo], но если Магеллан передумает, то Руй Фалейру, по моему мнению, последует за ним»[279]. Сомнения в здравом уме Фалейру возникли не только у Алвареша, который преследовал свои цели. Гонсало Фернандес де Овьедо тоже сообщал, что Фалейру «сошел с ума и стал весьма безумен»[280]. После того как он окончательно утратил психическое здоровье и попал в заключение, распространились слухи, что в его астрологической славе наличествовало что-то от Фауста и что безумие было вызвано какими-то злыми духами[281].

Разумеется, Алвареш тщательно готовил свое письмо, стремясь оправдаться в неудаче. Но картина, которую он рисует, одновременно убеждает и тревожит: Магеллан обладал чрезвычайно гибкой моралью и стремился чуять благоприятный ветер, лавируя между соперничающими государствами; его очень заботило возможное предательство со стороны партнеров и сотрудников; он не был способен сосредоточиться на цели и постоянно всех подозревал. Он говорил на языке чести и доблести, вынесенном из рыцарских романов, но в части принципов его никак нельзя было назвать надежным.

Какова была его подлинная цель? Не пытался ли он обвести вокруг пальца обоих своих хозяев? Доверие к нему со стороны короля Испании было непрочным. Как мы увидим в следующей главе, поручение возглавить экспедицию он получил не благодаря собственным заслугам и доводам, а потому, что за него хлопотали купцы из Бургоса. Король беспокоился