Смута - Илья Городчиков

четырёх человек, сражённых стрелами. После этого моя конница резко разделилась на две части, огибая нестройные ряды всадников хутора. Стремительный манёвр страдиотов напугал врага, и они стали хаотично стрелять по моим бойцам, тогда как боярские сыны били прицельно, выбивая врагов из сёдел тяжёлыми стрелами. Сделав ещё один залп, мы ринулись в атаку, перекрывая отход врага обратно в хутор. Хуторяне, заметив это, сразу же схватились за копья и поскакали к нам, но скорость их была куда как меньше, чем нужно для вменяемого таранного удара.

Мои боярские сыны, поняв, что добыча будет лёгкой, врезались в хуторскую кавалерию. Таранный удар закованной в доспехи сурской конницы был страшен. От копейного удара тут же пало несколько бойцов Пустоши, а когда дело дошло до сабель, то схватка превратилась в страшное кровожадное избиение. Тканые доспехи не могли защитит от острых клинков суров, и хуторяне стали падать замертво один за другим. Я сам почувствовал на себе кураж битвы и работал саблей с завидной скоростью, рубя практически беззащитных жителей Пустоши. Первой моей жертвой стал юный парнишка, отпечатавшийся в памяти выбивающимися из-под шапки тёмными локонами. Он попытался было защититься от моего удара, но попытки были тщетны, ведь двумя быстрыми ударами я перечеркнул его грудь, оставляя глубокие смертельные раны. Вторым оказался воин, приближённый к властителю хутора. Он явно имел какой-то опыт в битвах и тело его прикрывалось кольчугой, не позволявшей убить так легко. С ним пришлось повозиться и обменяться несколькими ударами. Воин попытался достать меня своим топором в лицо, но я оказался быстрее. Моя сабля наверняка бы отскочила от его шлема, но тот оказался слабее чем выглядел и лопнул под моим клинком, который раскроил череп конника. Он умер мгновенно, но его топор по инерции всё же ударил в мой шлем. Удар вышел слабее чем мог, но даже так картинка перед глазами поплыла.

Первые несколько минут хуторяне вяло отмахивались, ещё не осознавая собственной смерти, но не прошло и десяти минут, как они дрогнули и стали убегать обратно под безопасные стены хутора. Сделал так и его хозяин, выделявшийся тем, что он один на шлеме имел плюмаж в виде хвоста из окаршенных в красный конских волос. Нельзя было допускать, чтобы хуторской хозяин укрылся за стенами, а потому я, всё ещё чувствуя значительное головокружение, вырвал из перевязи на груди пистоль и выстрелил. Выстрел оказался удачным, и пуля врезалась прямиком в круп коня хозяина хутора. Конь завалился наземь, вздымая комья грязи, подгребая под себя застрявшего в стремени всадника. Остальные же либо сдались, либо же смогли уступить за стены хутора.

Спрыгнув с коня, я ещё одним выстрелом добил умирающую лошадь, после чего вытащил властителя хутора из-под мёртвого животного. Он был напуган до смерти и постоянно тряс руками, лопоча что-то на своём языке. Тут же подскочил Военаг и что-то яростно прорычал на одном из языков Пустоши. Хуторянин моментально замер, будто его сковало неизвестной болезнью, после чего наш проводник демонстративно вытер об одежду пленённого свою саблю и улыбнулся мне, сверкнув целым рядом золотых серьг в ухе.

- Он даст нам всё, что мы хотим.

Хозяин хутора не соврал. Нам понадобилось три телеги, чтобы унести всё что мы забрали. Казалось бы, всего три телеги — это мало, учитывая, насколько обширны поля, принадлежащие хуторянам, но в этом рейдерском походе я не хотел слишком сильно лютовать. Забирали мы исключительно то, что можно было быстро продать в Сурии, а потому спектр изымаемых вещей был несколько сужен. Теме не менее, телеги наши нагружало множество свёртков льняной и шерстяной ткани, окрашенной в различные оттенки синего, сундуки с золотом и серебром, кони, выделанная лошадиная и коровья кожа, да бусы и украшения из южных стран, которые попадали сюда вместе с торговцами. На мой скромный взгляд мы набрали товаров и чистых металлов примерно на четверть тысячи золотых сурских монет или триста пятьдесят золотых рюглендских дардаллеров. Это было цифрой приличной, но даже так, учитывая премиальные доли воинов и царский налог, доход был меньше пятой части, которую я хотел бы вынести из этого похода, а потому придётся продолжать углубляться в Пустошь.

Глава 12. Переговоры

По Пустоши мы скакали уже седьмой день. В округе не был абсолютно ни-че-го, кроме вездесущей темно-желтой травы, растущей одним сплошным ковром. Даже зверья никакого не было и лишь пару раз я мельком увидел каких-то не в меру зубастых зайцев, сразу же скрывавшихся в норах при приближении нашего отряда. Двигались мы теперь не так быстро, ведь хоть и небольшой, но обоз нас тормозил, да и вести за собой табун лошадей было необходимо уметь. Нам ещё везло, что среди сплошных травяных зарослей часто пробивались ручьи, в которых можно было пополнить запасы и напоить коней. На каждой остановке я слезал со своего коня и щупал траву. Она казалась мне сильной сухой и ломкой, будто бы мы ехали по сухой саванне, но жарко при этом не было. Если сломать стебель травинки, то можно было обнаружить, что внутри есть белая влажная масса, консистенцией смахивающая на крем. Эта трава сильно меня интересовала, хоть я мало что понимал в ботанике. К тому же, уж сильно странным выглядели эти черноземные оазисы, отделенные друг от друга десятками километров откровенной бедной земли. Конечно, в Африке происходит процесс опустынивания центрального африканского региона, но там это происходит сплошным фронтом, не оставляя «зелёных» очагов, если те не укрыты высокими горами, а гор здесь не было совсем, да и лошади с удовольствием хрумкали этой жёлтой травой.

- Военаг, а у местных есть какое-то объяснение того, в каких они живут землях?

- За лекарскую точность перевода говорить не буду, но кое-что я слышал. Среди кочевников бытует история о неком великом вожде, власть которого распространялась на все земли Пустоши с Востока на Запад. Жил три тысячи или даже четыре тысячи лет назад. Под его рукой было столько скота, что когда их перегоняли, то вся земля, которую можно было увидеть с коня, была закрыта телами животных. По одному его зову он мог собирать десятки туменов воинов, каждый из которых готов был сложить свою голову во славу вождя. Имя этому вождю было Бахьяр, что с языка кочевников переводится как «сын Ветра». Задумал как-то этот Бахьяр стать равным богам и начал воздвигать город прямо посреди ещё тогда цветущих земель Пустоши. На стройку он созвал тысячи