Вацлав Нижинский. Воспоминания - Ромола Нижинская

работой, Вацлав имел много времени, чтобы быть с ней и баловать ее, и ходил вместе с ней каждый раз, когда она хотела навестить Станислава.

Успех Вацлава в Мариинском театре не был прерван ни одной неудачей до того рокового вечернего представления «Жизели», выступление Вацлава в котором привело к тому, что он подал прошение об увольнении. Об этом происшествии ходило много противоречивых слухов, и действительно, у него были по меньшей мере три противоречивые причины. По словам некоторых свидетелей, на спектакле присутствовали дочери царя, великие княжны Ольга и Татьяна, и те, кто их сопровождал, были шокированы костюмом Вацлава. Другое объяснение, которое продержалось дольше, было таким: вдовствующая императрица Мария Федоровна, которая в тот вечер находилась в ложе императорской семьи, посчитала, что Нижинский слишком легко одет, и сказала о своем недовольстве своей свите. Ее слова передали управляющему Императорскими театрами, и от Вацлава потребовали, чтобы он уволился. Но позже маркиза Рипон, которая была верным другом Вацлава, спросила Марию Федоровну, когда та гостила в Лондоне у своей сестры, королевы Александры, верен ли истине этот рассказ. Мария Федоровна ответила отрицательно и сказала, что никогда не делала никаких замечаний по поводу его костюма. Она даже не знала, отчего Вацлав ушел из Мариинского театра, и считала, что причиной этого была какая-то злая интрига при дворе, о которой она тогда не знала. Она гордилась тем, что Россия имеет такого танцовщика, и лично попросила маркизу Рипон сказать это Нижинскому и передать, что она очень жалеет обо всем случившемся.

«Жизель», которая всегда была в репертуаре Мариинского, теперь была поставлена с теми костюмами, декорациями и аранжировкой, которые были у Дягилева в Париже. Костюм Вацлава, созданный по рисунку Бенуа, состоял из белых облегающих шелковых трико и черного бархатного жилета: так Вацлав был одет на выступлениях в Опере. Бенуа не включил в костюм те маленькие трусики, которые носят мужчины — спортсмены и танцовщики. А по правилам Мариинского театра все танцовщики должны были носить их, чтобы скрыть свои формы. Вацлав, думавший лишь о том, чтобы выйти на сцену как воплощение рисунков Бенуа, не надел этот архаичный предмет одежды. Хотя он получил на это разрешение от одного из режиссеров, директор Кру-пенский поднялся на сцену и сделал ему несколько строгих замечаний о непристойности его костюма, под которым были слишком хорошо видны те самые формы, и потребовал, чтобы Вацлав немедленно переоделся. Это произошло всего за несколько минут до поднятия занавеса. Менять костюм не было времени — невозможно же заставить их величеств и публику ждать. Да и в любом случае Нижинский чувствовал, что он не вправе снять костюм, который выбрал для него художник спектакля; а сам художник в это время находился среди зрителей и ничего не знал о роковом происшествии.

Княгиня Голицына, которая тогда сидела в директорской ложе и видела скандал своими глазами, рассказала мне, что, как только Вацлав вышел на сцену одетый таким образом, Теляковский вскочил, бросился в маленькую прихожую, где у него был стол со звонками, которые связывали его с закулисными службами, и вызвал режиссера, поставившего спектакль. Он был в ярости и приказал Вацлаву сейчас же переодеться. Вацлав отказался. Этот костюм получил одобрение Парижа, и Вацлав не видел никакой причины, чтобы теперь появиться одетым по-другому. Он закончил второй акт балета так, как начал. После спектакля Теляковский вызвал его в свою ложу, был в гневе и в виде наказания временно отстранил его от работы в Императорском театре. Такого еще не бывало в истории Императорского балета, и поднялась сильнейшая буря протестов. Этим были полны все газеты, Петербург и Москва были в волнении.

Бакст, Бенуа и все друзья Нижинского, разумеется, были на его стороне. Удар был нанесен Вацлаву, но целились явно в Дягилева. Дягилев принял вызов и убедил Вацлава, который был в ярости из-за нелепого временного отстранения, послать заявление об уходе из Императорского театра до того, как будут приняты официальные меры. Они долго спорили, и после того, как Дягилев определенно пообещал организовать постоянную труппу, где могли осуществиться все их творческие мечты, Вацлав согласился уйти.

В Мариинском театре это всех просто ошеломило. Там не могли себе и представить такую возможность. Вацлав с отличием окончил Императорскую школу танца. Карьера артиста была ему обеспечена. Он был солистом его величества, гордостью русской сцены и пожизненным членом труппы Мариинского театра. Чтобы он ушел по собственной воле — это было немыслимо. Они не хотели отпускать Вацлава. Он был им нужен, и, кроме того, этот неслыханный случай мог быть использован как прецедент. К тому же они услышали о новых планах Дягилева. Поэтому они стали делать Вацлаву предложения, вершиной которых стало обещание дать ему такое высокое жалованье, какого не платили никогда даже таким певцам, как Шаляпин, и предоставить ему такие же, как у этих певцов, права выезжать на гастроли за границу, а на родине выступать столько раз, сколько он пожелает. Это было необыкновенное предложение для танцовщика, но Дягилев дал ему возможность отказаться.

И Вацлав, переехав российскую границу в Эидкунене весной 1911 года, навсегда покинул Россию. Если бы он знал, что навсегда, то не уехал бы постоянно жить за границу. Он верил в Россию, любил ее больше всего на свете и хотел быть ее частью.

Элеонора очень волновалась за Вацлава и совершенно не одобряла его уход из Мариинского театра. Она знала и очень уважала Дягилева. А тот всегда был с ней очень внимателен и вежлив, но почему-то они были очень далеки друг от друга, и она всегда робела, когда видела его. Однако она вряд ли могла противопоставить свое мнение его воле. Вацлав каждый день писал ей из-за границы.

Задача, которую поставил перед собой Дягилев, — создать постоянную труппу и поддерживать ее существование — была не простой. Много раз трудности этого дела казались совершенно непреодолимыми. Русские художники, музыканты и техники могли продолжать работать у него. Фокин мог по-прежнему создавать хореографию, даже имея обязанности в Мариинском театре. Но можно ли будет нанять для европейских сезонов достаточное количество свободных от работы в Императорском театре танцовщиков и танцовщиц? Дягилев начал договариваться с ними и предлагал такое высокое жалованье, какого еще никогда не платили: самое маленькое из них было тысяча франков в месяц весь год.

Огромные возможности и обаяние прежних успехов Дягилева соблазнили многих. Ряд артистов труппы Мариинского театра быстро были наняты к нему на работу. Он также взял к себе хороших танцовщиков и танцовщиц из Москвы