Вацлав Нижинский. Воспоминания - Ромола Нижинская

курьер — бывший анархист, который жил в Лондоне; ему так никогда и не разрешили вернуться в Россию. Он был суровый, держался очень прямо, был очень эффективен в качестве агента, которого высылают вперед, мог хладнокровно выполнить любое необходимое грязное дело и больше никогда не говорить о нем. Он был у Дягилева чем-то вроде секретного агента или шпиона, но, хотя и не был джентльменом, не был бесчестным человеком и полностью заслуживал доверия.

Главным электриком и специалистом по реквизиту был Цаучовский. Это был великолепный техник; он отвечал за весь процесс перевозки декораций и имущества труппы. Он имел плоский нос, отлично говорил по-французски и в конце концов умер из-за слишком сильного увлечения женщинами.

Дмитрий Камучов имел рыжие волосы и носил бороду, как православный поп. Он был обходительно вежлив и говорил на всех европейских языках. Он был чем-то вроде «прислуги за все», был красив, имел очень хорошие, но чуть-чуть простонародные манеры. И еще был Григорьев, худощавый славянин, типичный бюрократ. Именно его работой было прийти и постучать в дверь: «Господин Нижинский, мадам Карсавина только что закончила свою первую вариацию».

Вместе с труппой всегда ездил великолепный парикмахер, который в одиночку выполнял все сложные прически для балетов. И конечно, была Мария Степановна, гардеробщица; она была рядом с Бакстом, когда он изобретал костюмы, и он всегда советовался с ней о том, как их изготовить. Именно она ходила вместе с ним выбирать материалы, потому что после того, как костюм был изготовлен, надо было раз за разом сшить еще много таких же в течение сезона. К примеру, пачки из жесткого белого тарлатана, которые носили исполнительницы в «Сильфидах», после каждого спектакля выбрасывались, как испорченные. Трико танцовщикам шили у Шатле в Париже, и очень часто прибывали огромные корзины с балетными туфлями от Николини из Милана, а для Нижинского теперь делали туфли из особой замши у Джорджа в Лондоне.

«Министром финансов» у Дягилева и казначеем Русского балета был барон Дмитрий Гинцбург, русский еврей из знаменитого банкирского семейства. Часть его большой семьи жила в Вене, и эти Гинцбурги по влиянию уступали только Ротшильдам. Гинцбург был блондин с бесцветными усами, всегда очень хорошо одетый космополит, воплощение доброты, очаровательно веселый и забавный человек. Он очень любил женщин и так никогда и не смог понять, почему Дягилев терпеть их не мог. Он флиртовал в рамках приличий с артистками балета, но никогда не позволял себе с ними ни малейшей интимности, а относился к ним скорее как владелец знаменитой конюшни к своим чистокровным лошадям. На каждой премьере он дарил Карсавиной огромный букет, а Вацлаву часы, запонки или булавку. Он был преданным другом Вацлава.

Гинцбург немного боялся Сергея Павловича, который мог сказать: «Дмитрий, ты бы не дал мне тридцать (или сорок, или пятьдесят) тысяч франков? Тут есть один хороший человек». Он финансировал все из своего собственного кармана, и делал это с удовольствием. Время от времени он возвращался в Санкт-Петербург, чтобы заняться своей семьей и делами своей фирмы, и там его всегда приветствовали как блестящего финансиста, который предпочитал следовать за армией искусства, а не накапливать все больше золота. Его расстреляли большевики в первые дни революции.

В Берлине балет выступал в Западном театре, который находился достаточно далеко от центра города.

Кайзер Вильгельм объявил, что сам будет присутствовать на премьере, но передал через своего гофмейстера приказ, чтобы артисты исполняли «Клеопатру» в трико из-за педантизма русской части зрителей. Дягилев наотрез отказался требовать от танцоров что-либо подобное: «Либо он будет смотреть на нас таких, какие мы есть, либо мы не дадим спектакль». Несмотря на полученный отпор, император все же пришел вместе со своей свитой и был так восхищен русскими артистами, что потом приказал, чтобы их представили ему.

Вацлав не замечал большей части всех этих событий. Когда ему позже повторяли сплетню, она значила очень мало или не значила ничего. Он почти ни с кем не виделся, потому что был очень занят работой над «Петрушкой» со Стравинским и Фокиным. Кроме того, берлинская публика была для него не такой, как парижские зрители, которых он любил. Но для него и Дягилева устроил восхитительные развлечения г-н доктор Боде из Музея имени императора Фридриха, показавший им великолепные образцы итальянской живописи и скульптуры, коллекцию которых он собирал для Германии.

Дягилев, который от всей души ненавидел в пруссаках их свойство на все смотреть с точки зрения полезного результата, позволил себе быть снобом: он притворился, что говорит только по-французски, хотя в совершенстве знал немецкий язык, и мало делал для того, чтобы понравиться немцам, будь то артисты или юнкеры. Они отомстили ему за это — сами этого не сознавая и, вероятно, не предвидя, что так получится.

Обычно Василий раз в неделю отправлял одежду артистов в стирку, а когда ее привозили обратно, иногда платил за работу, а иногда нет. Это была такая маленькая сумма, что про нее часто забывали. Но в Берлине из прачечной прислали не счет, который мог быть оплачен позже в удобное время, а полицейского с повесткой о вызове в суд. Вацлаву сказали, что их чемоданы обыскала полиция и что теперь их арестуют как русских шпионов. Он решил, что все немцы — переодетые агенты полиции, и его нервы были в постоянном напряжении из-за того, что он посчитал немецкой враждебностью.

Маленькая хореографическая поэма «Видение розы», созданная по стихотворению Теофиля Готье, стала жемчужиной среди работ Фокина. Она была задумана как простой дивертисмент для заполнения места в программе и сочинялась в спешке, но оказалась такой изящной, что стала классическим произведением.

Девушка, вернувшаяся со своего первого бала, опирается о раму окна своей комнаты и в полусне вспоминает все приятные впечатления прошедшего вечера. Она думает о юноше, который стал ее идеалом, и медленно целует розу, его подарок, которая была прикреплена к корсажу ее платья. Опьяненная весенним воздухом и запахом розы, девушка падает в стоящее рядом кресло и засыпает. Вдруг в освещенном луной окне (оно большое, двухстворчатое, до пола) возникает бесплотный призрак, похожий на сон, — душа розы.

Всего один прыжок — и призрак уже стоит сзади дремлющей девушки, словно его внес в комнату порыв ласкового нежного ветра. Что это — запах розы или отзвук обещающей счастье любви? Мы не знаем. Перед нами стоит стройное бесполое эфирное существо, которое окутывает нас нежностью, — не цветок и не человек, а то и другое сразу. Вы не можете сказать, что это — юноша