Двойная взлётная 2 - Ольга Дашкова

— Посмотри на меня, посмотри, — Игорь поднимает мое лицо, стирает пальцем слезы с щек. — Ты моя охуительная девочка, ты ведь знаешь, да? А еще любимая девочка, с самыми красивыми глазами во Вселенной.

Улыбаясь сквозь боль, кусая губы, плачу еще больше, сердце разрывается оттого, что может произойти, и от счастья.

— Люблю тебя, люблю, малышка.

Шепчет так, что слышно мне одной, целуя в губы, щеки, глаза.

— Нет, мама, я больше не смогу выслать тебе денег. Что значит, вам очень надо? А мне не надо? Почему я постоянно решаю ваши проблемы, когда у меня полно своих? Нет, это ты послушай, больше не звони, если хочешь что-то попросить, я и так достаточно дала. Вы должны научиться жить сами, своей головой, не заводить случайных мужичков и не рожать детей, чтоб жить на их пособие, вместо того чтоб найти работу.

Выслушиваю все, что говорит мама, смотрю в одну точку, поправляя на животе одеяло. Почему в такой волнительный и прекрасный момент, как ожидание ребенка, я должна расстраиваться из-за своих родственников, которые решили, что я им чем-то обязана?

Был не задан ни один вопрос о том, как я, все ли у меня хорошо. Это омерзительно и отвратительно, когда ты не нужна собственной матери. Нет, нужна, но для определенных целей.

— Семён — это моя забота, он сейчас в военном лагере, там что-то типа сборов. Да, в кулинарном техникуме бывает и такое. Мой брат — это теперь моя забота, я постараюсь, чтоб из него вырос не нахлебник, а порядочный человек. Все, мне больше нечего сказать.

Отключаюсь, сжимаю телефон, глубоко дышу, теперь смотрю на красивые цветы, что стоят в вазе у окна. Я отвратительная дочь, пусть будет так, но кормушка закрыта, им придется заботиться и думать о себе самим, а не надеяться на Кристину.

— Доброе утро, как ваше самочувствие?

Милая молоденькая девушка с собранными в низкий пучок волосами и в униформе медицинской сестры заглядывает в палату.

— Доброе, все хорошо. Когда я могу увидеться с доктором?

Мы говорим по-английски, греческого языка я не знаю. Вчера меня привезли в частную клинику, внесли на руках, Громов орал по-русски и матом, Артём пытался объяснить, но перепуганный персонал мало что понимал. Все решила невысокая полная женщина, которая, прикрикнув на всех, выслушала мужчину.

Меня отнесли в палату, уложили на кушетку, снова крикнула, она указала всем на дверь. Матерясь, Игорь вышел, за ним с большой неохотой и Артём. Боли не повторялись, но я не решалась лишний раз делать резких движений, чтобы не вызвать их вновь.

Женщину звали Анна Карези, она свободно говорила на английском, смотрела внимательными добрыми глазами и вызывала абсолютное доверие. Была доктором медицинских наук в области акушерства и гинекологии, владелицей этой клиники с красивым названием «Вита», что значит жизнь.

Выслушав и сделав нужные пометки, успокоила и оставила для наблюдения на ночь.

— Да, конечно, к вам скоро подойдут. Прекрасные цветы, ваш мужчина вас балует, в холле еще три букета.

Смотрю на нежнейшие голубые и розовые гиацинты. Да, очень красиво, мне не дарили цветы целую жизнь. Ту, другую жизнь, где я была разведенной стюардессой, с семьей, постоянно тянувшей из меня деньги. С ипотекой, сервизом на двенадцать персон и больными отношениями после одной случайной связи с первым пилотом.

Все изменилось, когда в ночном клубе я упала в руки зеленоглазого здоровяка, поцеловалась с его другом, а потом занялась с ними сексом.

С двумя. На глазах у каждого.

Так я взлетела высоко в небо, по взлетной, двойной взлетной полосе, к своему греху и соблазну. К отношениям с двумя мужчинами, расставанию, беременности, новой встрече и вчерашнему признанию в любви Громова.

Улыбаюсь как ненормальная, глядя на цветы. Их не пускали ко мне все это время, слышала мат Громова, твердый голос Шульгина и жесткий — женщины-доктора.

Боли больше не повторялись, у меня взяли анализы, щупали, измеряли. При проведении УЗИ, глядя в монитор, доктор что-то говорила на незнакомом языке и улыбалась. На мои вопросы отвечала, что все хорошо и не о чем беспокоиться.

С мужчинами все-таки удалось поговорить, Артём согласился с необходимостью остаться в клинике до завтра. Я не стала возражать, потому что повторения случившегося больше не хочу.

Утро омрачилось звонком матери и разговором, который расстроил, но и дал уверенности в том, что я делаю все правильно. У меня своя жизнь, мне надо родить и растить ребенка, а не спонсировать их запои.

Не знаю почему, но у меня нет ни малейшего намека на то, что я буду полагаться только на мужчин. Не привыкла ждать помощи, подачек и на кого-то рассчитывать кроме себя самой.

— Доброе утро, Кристина, — доктор излучала добро и свет.

— Доброе утро.

— Ваши мужчины невыносимы, они распугали весь персонал и посетителей, вас надо передавать им в руки, иначе мои девочки, что лежат в соседних палатах, родят все раньше времени. Вы вчера уклончиво отвечали на вопросы, я списала это на стресс и дала вам отдохнуть.

— Да, было такое.

— Как вы сейчас себя чувствуете?

— Прекрасно, хочу домой.

— Вы наблюдаетесь у врача в своей стране?

— Да, как раз должна была прийти на плановый прием.

— Такие боли были раньше?

— Нет, это впервые. Вы меня пугаете, что-то серьезное? Скажите сразу, я должна знать.

Сжимаю одеяло, кусаю губы, женщина смотрит внимательно сначала на меня, потом в свои бумаги, улыбается.

— Не вижу повода для беспокойства, обычно такое бывает на ранних сроках или в конце второго триместра, но матка в хорошем тонусе, малышам ничего не угрожает, анализы прекрасные.

А вот тут я решила, что ослышалась или не так поняла и перевела значение слова.

— Так я могу идти, если все хорошо?

— Да, конечно, сейчас я подготовлю все документы, покажите их своему доктору. Еще диск с записью, а это вам первое фото.

Анна протягивает мне небольшой черно-белый снимок, я понимаю, что это фото УЗИ моего ребенка, но совершенно ничего не могу разобрать. На глаза наворачиваются слезы, часто моргаю, они стекают по щекам.

Верчу снимок в разные стороны. Я никогда не была беременной, не рожала детей, не держала такие фото в руках, и понятно, что мне ничего не понятно.

— Это надо смотреть так, — доктор переворачивает снимок, двигается ближе, показывает на пятнышки и линии. — Это ручка, а это ножка, а вот это головка одного, а вот здесь — второго малыша.

— Второго? Какого второго?

Не понимаю, о чем она опять. Ну, то, что с беременностью я стала слегка притормаживать, это я заметила, но, чтобы настолько, я удивлена.