Не время умирать - Ян Валетов

В Тауне сделали из пыток зрелище и старались устраивать представление ежедневно. Шаманы превращали чела в безвольное мычащее животное несколькими каплями своих отваров, заставляли его разум жить отдельно от тела, а потом, когда чел становился ненужным… Те, кто сидел на крыше Башни Справедливости, наслаждались прыжком жертвы вниз. Те, кто ждал внизу, – ударом тела о мостовую.

Стейшен же превратил пытки в механический процесс, в часть (тут пришлось вспомнить слово, но Тим легко нашел его в памяти) технологии, и Книжнику вовсе не улыбалось стать участником этого процесса.

Человек, которому на ноги льют расплавленный металл, становится невероятно мягким и уступчивым и готов рассказать не только о том, где спрятана вакцина. Нет такой вещи, которую не расскажешь, когда твоя плоть обгорает до костей. А ведь жидкий металл можно лить не только на ноги… Например, в железное ведро, стоящее у пытаемого на животе. Или в воронку, вставленную в зад. Или в трубку, соединенную с половыми органами. Да разве мало есть способов заставить человека рассказывать секреты, если в твоем распоряжении раскаленное железо?

Книжник не раз слышал рассказы об отчаянных челах, которые уходили в набег на Стейшен в надежде собрать полные рюкзаки ништяков, но никогда не видел никого из них вернувшимся в Парк с добычей. Возможно, потому в Парке редко упоминали о Стейшене, а если и упоминали, то с уважительной ненавистью.

Тим с Бегуном немного поспорили о том, как далеко может простираться мужество и как это связано с умением терпеть боль, но спор победителя не выявил. По основным аспектам стороны пришли к согласию – разогретый на огне докрасна железный прут прекрасно развязывает язык самым молчаливым и мужественным.

По поводу своих способностей терпеть боль Тим иллюзий не питал. Но было кое-что, чего он боялся больше, чем боли. Он хорошо помнил, как всего один вдох пыльцы казза снес ему крышу на много часов, и ни за что не хотел испытать подобное вновь.

Впрочем, Бегун тоже не пытался изобразить из себя несгибаемого героя. Оба понимали, что в случае чего умереть молча не выйдет, поэтому лучше умереть до того, как заговоришь. На том и остановились.

Спустя некоторое время от тепла и сырости навалилась усталость, и Бегун задремал, кое-как примостившись в углу, а Книжник, которому не спалось, лениво полистал свой атлас с картами, продумывая возможные диспозиции для отхода. По всему выходило, что при попытке уйти с боем шансов уцелеть у них маловато. Можно сказать, их совсем нет. Но Книжник не расстроился. Он знал: то, чего не разглядеть сегодня, становится вполне очевидным завтра. Что-то обязательно поменяется – или обстоятельства, или взгляд на них. В общем, встретить восход живыми – очень неплохой результат в их нынешнем положении. Помаявшись немного, Тим решил расспросить смотрецов о судьбе Сибиллы и ребенка, но смотрецы на контакт не пошли. Молчали настороженно, а если Книжник пытался приблизиться, наводили оружие и нехорошо скалились. День тянулся бесконечно, как ожидание казни.

Когда снаружи стемнело окончательно, за ними наконец-то пришли.

Угрюмые воины молча сопроводили пленников до Главных платформ. По дороге Книжник легко нашел глазами место, где они с Белкой лежали в засаде, разглядывая в монокуляр жителей Стейшена. Это было совсем недавно – несколько лун назад. Но как же давно, Беспощадный забери, это было!

Они вступили в здание Стейшена, прошли через громаднейший вестибюль (здесь было холоднее, чем на речном берегу: от промерзшего бетона тянуло лютой стужей, а сквозь пустые рамы нанесло снега и ледяной пыли) и спустились на подземные уровни.

Теперь эхо разносило звуки их шагов на десятки ярдов, и казалось, что между щербатых колонн, поддерживающих высокие облезлые своды, марширует целый отряд. Здесь стало теплее, чем в галерее, но воздух оказался тяжелым, с запахами окалины, углей, а возле входов в жилые зоны – с явственной ноткой аммиака и мусорной гнили. Этот душок всегда сопровождал скопления людей, и Стейшен не был исключением, хотя, если сравнивать с другими поселениями, здесь было чисто и опрятно.

В мастерских все еще работали кузнецы – оттуда раздавались звонкие удары хаммеров о наковальни и фырканье мехов. Кузнецы покидали цеховые подземелья последними, поздним вечером, оставляя в жаровнях красноватую россыпь использованных углей. Рабочие уже покинули цеха. Кэрроджи, над которыми они трудились в течение дня, стояли в стороне, темные и пустые.

Когда они с Белкой наблюдали за Стейшеном, все выглядело совсем не так. Даже вечером, после наступления темноты, в мастерских не замирала работа. Сейчас же все выглядело так, будто племя вымерло или уснуло, как только солнце свалилось за горизонт. У Книжника возникло стойкое впечатление, что от них с Бегуном что-то скрывают и показывают только то, что хотят показать. Чего не должны были видеть незваные гости? Или кого? Зачем разыгрывать комедию перед теми, кто и так в твоей полной власти?

Тим выбрал момент и искоса глянул на Бегуна. Судя по выражению изуродованного лица, вождя тоже одолевали смутные сомнения. Но возможности переброситься хотя бы несколькими фразами у пленников не было, между ними шагали стражники, пресекавшие любые попытки сблизиться.

Механик и Проводник ждали их в одном из жилых вагонов на втором подземном уровне. Внутри кэрродж был перестроен, отделан в соответствии со здешними понятиями о роскоши и, по идее, должен был производить большое впечатление на тех, кто раньше не видел ничего подобного. На жителя Парка, например, который не ходил дальше Болот и Сити. Но для тех, кто побывал в Вайсвилле и Лабе, все выглядело довольно убого – пародией на обычную обстановку не утративших связь с цивилизацией мест.

В вагоне стоял густой дух чарра (здесь явно предпочитали его обыкновенной конопляной смолке), а под потолком плавали пласты плотного белого дыма, напоминающие настоящие облака. Проводник и Механик сидели на обтянутых кожами сиденьях, в которых Книжник безошибочно определил автомобильные кресла. На низком столике, стоявшем у них в ногах, дымилась большая трубка с чарром, но и вождь, и жрец не были накурены, и трубка скорее всего была нужна для создания атмосферы.

Охрана исчезла. Механик подал гостям знак садиться, и Книжник с Бегуном уселись лицом к хозяевам Стейшена и спиной к легкой деревянной перегородке.

Некоторое время все четверо молчали. В кэрродже было тихо настолько, что Книжник расслышал, как за перегородкой кто-то дышит.

Он мысленно улыбнулся.

Всемогущие вожди Стейшена боялись своих гостей. Сама мысль, что его кто-то может бояться, вызвала у Книжника и смех, и восторг одновременно. Его, оказывается, можно бояться! Его! Книжного Червя! Долговязого дохляка с испорченным зрением! Все-таки стать кошмаром – превратиться в олдера из детских страшилок – оказалось очень полезным побочным эффектом.

Книжник отдавал себе отчет, что внутри старой оболочки скрывается все тот же неуклюжий чел, но это была далеко не вся правда. Этот чел изменился. Да, он остался неуклюжим, и его умениям было далеко до боевых умений того же Бегуна. Но он поборол страх, изменил себя, нашел герлу, ради которой был готов умереть… А потом потерял ее. Он был всего лишь книгочеем в теле олдера, но книгочеем, обманувшим самого Беспощадного, а это дорогого стоило. Так что…