Женщина на грани нервного срыва - Лорна Мартин

Но, будучи бесконечно отсталой в плане общения, я решила повеселить окружающих рассказами о своем неудачном дебюте в мире журналистики.

Я начинала в местной газете Обана. Это крохотный городишко на западном побережье Шотландии примерно в двух часах езды от Глазго. Его называют «воротами на острова»; окружающие ландшафты так прекрасны, что дух захватывает. Обан населяют удивительно дружелюбные люди: в первую же неделю человек пять пригласили меня заходить в гости в любое время — дескать, мне всегда будут рады. С другой стороны, я слышала, что Обан — из тех городков, куда можно приехать грудным младенцем, прожить там восемьдесят лет, и некоторые местные жители все равно будут смотреть на тебя косо, как на чужака.

Когда я прогуливалась по набережной в первый вечер, меня несколько раз останавливали незнакомые люди со словами: «А, вы та самая новая девушка из газеты? Из Глазго приехали?» Один мужчина, член городского совета, сказал, подмигнув: «Я все про вас знаю». Я улыбнулась в ответ, хотя мне стало не по себе. Позже я узнала, что этот городок — рекордсмен Британии по количеству камер видеонаблюдения. Местные жители утверждали, что это залог безопасности. «Чужаки» ставили диагноз: паранойя. Когда тамошний шеф полиции с гордостью демонстрировал мне, как именно мое передвижение по городу будет запечатлеваться на пленке, я не ахала от восторга, а настороженно хмурилась.

Я умудрилась продержаться там целый год — при том, что развлечений у меня было ровно три: общение с соседом по дому, уморительным геем, раскрашенным как попугай, дегустация разнообразных сортов виски и ведение ночного ток-шоу для одиноких сердец на местной радиостанции «Обан FM». Шоу называлось «Поезд любви». Подчеркнуто «ночным», низким и хриплым, голосом я выдыхала в микрофон:

— Привет, с вами Рози Ли (главред запретил мне работать на радио во избежание конфликта интересов, так что приходилось использовать псевдоним), машинист нашего поезда любви.

Сразу после вступления шла одноименная песня группы «О’Джейз». На радио никто никогда не звонил, и меня это полностью устраивало — можно было заводить все свои любимые грустные песни. Я посвящала их девушке, которую парень, вокалист рок-группы, бросил ради какой-то соплюшки-блондинки.

— Это, разумеется, была я — не соплюшка-блондинка, а несчастная девушка.

Дэвид улыбнулся. А у него обаятельная улыбка и зубы безупречные.

В газете работали три журналистки. Одна за весь год не сказала мне и пары слов, зато с двумя другими вела себя приветливо и дружелюбно. Еще одна была нормальная, а третья заговаривала со мной только для того, чтобы в очередной раз сообщить: способностей у меня ноль и никакого толку из меня не выйдет. Тяжело быть стажером. Особенно когда тебе двадцать восемь лет. Прочим стажерам было по семнадцать.

В мой первый рабочий день мне вручили кипу старых пресс-релизов, посадили в чулан и велели практиковаться писать короткие новости. «Двухстрочники» — это неинтересные сообщения в двух предложениях, которые никто никогда не читает. Типа таких: «На прошлой неделе суд шерифа Обана признал местного рыбака виновным в краже бутылки водки и бутылки виски из супермаркета и оштрафовал его на двадцать фунтов». Или: «На прошлой неделе на шоссе А85 неподалеку от Обана столкнулись два автомобиля. Никто не пострадал. Движение было прервано на полчаса». На следующий день мне сказали уйти и не возвращаться, пока не найду шесть хороших сюжетов.

В один из первых уик-эндов мне надо было сделать сразу несколько репортажей — про выставку коров на острове Малл, сельскохозяйственное шоу в окрестностях Обана и два благотворительных чаепития. Задание звучало просто: текст и фотографии.

Я горела энтузиазмом. Можно было подумать, я не обозреваю вялую общественную жизнь заштатного городишки, а готовлю масштабный материал для какой-нибудь аналитической телепрограммы, которую смотрит вся страна. С блокнотом наперевес я атаковала дедулю, в восьмой раз подряд получившего награду за самую большую двухкочанную капусту. Я допрашивала его жестко, как узника Гуантанамо: «Докажите, что это не та же самая капуста, которую вы выставляли в прошлом году! Вы давно интересуетесь двухкочанной капустой? Чего вы пытаетесь достичь? Что вы чувствуете после этого невероятного, рекордного прорыва? На что вы планируете потратить призовые полтора фунта?»

Я ужасно смущалась, расспрашивая обладателя награды в номинации «Лучшая молодая телка», кто его питомец — мальчик или девочка и есть ли у него (нее) дети. А еще меня чуть не затоптали злобные хайлендские коровы, когда я месила грязь в тесном загоне, пытаясь сфотографировать телку-чемпионку. Заметьте — на высоких каблуках (я, а не телка). Но в целом, как мне казалось, я отлично выполнила работу. То есть четыре работы. Попивая пятнадцатилетнее «Гленморанги» в пабе «Обан Инн» в воскресенье вечером, смертельно уставшая, я искренне гордилась своими первыми достижениями на поприще журналистики и чувствовала себя прирожденным репортером. Но в понедельник утром меня спустили с небес на землю. Когда я заканчивала оформлять статью про коровью выставку, за моей спиной внезапно началось какое-то брожение.

— Гляньте! — завопила одна из трех журналисток. — Вы только посмотрите, что она натворила!

— Господи, это кошмар, — простонала другая. — Мы все влипли — по ее милости.

Я медленно обернулась. Их взгляды были устремлены на одну из моих фотографий. Я первая готова признать, что фотограф из меня никакой, но именно этим снимком я была очень довольна. Хайлендская корова — победительница выставки в Бунессане[13]. Я чуть ли не час скакала вокруг нее, выбирая удачный ракурс, а она, между прочим, едва не подняла меня на рога.

— М-м… это Фрэнсис Дон Бэг Третья, — пролепетала я. — Настоящая красавица, правда? Телка что надо, ха-ха. Лучшая из лучших. Неплохой ведь снимок, а?

— Разуй глаза, — огрызнулась дама, которая вроде бы должна была меня опекать. — Это нельзя ставить на первую полосу. Да вообще ни на какую нельзя. Читатели озвереют. Нас завалят жалобами.

Да что не так? Резкость нормальная, корова смотрит прямо в камеру, глаза томные. Вид у нее удовлетворенный. А если взглянуть под углом, даже кажется, что она улыбается. Гордый хозяин рядом с ней тоже смотрелся великолепно — если вы цените неповторимый фермерский шарм. И чем я не угодила, в самом-то деле?

— На ноги посмотри! — прошипела моя очаровательная коллега.

Эта чертова корова умудрилась встать так, что одна нога скрывалась за другой, поэтому казалось, что у нее только три ноги. Ох.

Моим первым порывом было сказать: «Да ну, подумаешь. Никто не заметит». Но они явно воспринимали произошедшее как бедствие национального масштаба. Лучше было держать язык за зубами, пока они не успокоятся. Я скорчила виноватую гримасу: дескать, простите.

— Господи боже! — раздался еще один душераздирающий вопль. — А это что такое? Она все испортила. Бедный конь. Какое унижение. У него же уши прижаты. Все сюда! Посмотрите, как она изуродовала этого прекрасного жеребца. Почему ты не поймала момент, когда уши стоят торчком? Теперь он похож на осла.