Дурные дороги - Эли Фрей

Встал, умылся. Пять подходов к турнику. Взмок. Принял душ. Чай, завтрак. Надел Лехины шмотки. Натянул бомбер. Закатал джинсы. Ты со мной, брат. Теперь навсегда.

Мама уже встала. Вышла в коридор узнать, кто там возится. Лицо заспанное. Загорелая после отдыха. Смотрит, будто не понимает, кто это перед ней. Она всегда такая спросонья, пока кофе не попьет. Она вообще с утра ничего не может сделать, даже умыться, пока не выпьет чашку бодрящего. В пространстве путается, об углы бьется, ничего не видит, не соображает. Кофею бахнет ― и уже совсем другой человек. Я всегда удивлялся, как это. Я кофе редко пью, просыпаюсь бодрый. Вот до чего люди по-разному устроены.

– Доброе утро, мам, ― сказал я и потянулся к дверной ручке.

– Доброе утро, Руська. Куда это ты?

– В библиотеку, ― сказал я.

– Ааа… Понятно. Поздно вернешься?

– Ага. Может, и не вернусь сегодня, вечером с Ацом в бар идем.

– Ну, хорошо. Ты звони.

В библиотеку, на мусорный полигон или на космодром ― можно было сказать что угодно, мама сейчас все проглотит без кофея-то.

Автобус попал во все пробки. Всю дорогу сидящая напротив бабка злобно на меня таращилась. Я сидел с невозмутимыми щами, а сам кипел ― если скажет хоть слово, пыльная рухлядь, придется ей «скорую» вызывать.

На кладбище стояла тишина. Я сразу успокоился, расслабился, как будто сотку накинул. Дошел до Лехиного места. Ни хрена тут листьев намело. Взял веник в углу, подмел все. Оградка запылилась, жаль, не взял с собой ни воды, ни тряпки.

– Ну, Лех, извиняй, ― пожал я плечами. ― В следующий раз наведу тут красоту, а пока так, экспресс-уборка.

Сел на лавочку, потупил немного. Разговаривать не хотелось. Вообще, я не чувствую, что он здесь. Тут пустота. Просто спокойно. Достал из рюкзака бутылку вина, проткнул ключами пробку, налил Лехе в стакан ― под крестом у него свой стоит.

– Ну, за тебя. Не скучай там. ― Я сделал несколько больших глотков из горла.

Потом я бродил по городу: плеер в уши, в голову ― воспоминания. Погода хорошая, располагала к прогулкам. Сколько так мотался, не знаю. Потом купил еще бутылку «Арбатского», сел в парке на скамейку. Думал о Лехе. Вспоминал разные случаи.

Четыре года назад в Питере перед матчем «бомжи» нас, «коней», положили сразу на остановке поезда. У них в руках ― арматура, бутылки, прочее «дерьмо». [7][8]Это подло, «дерьмо» не в ходу уже тогда было. Поезд окружили, нас вытаскивали, клали по одному, на платформе началось месиво. Леха отбивался от троих и еще меня пытался прикрывать. А потом кто-то бросил военную петарду, брат только успел меня под себя подмять и уши мне зажал. Она взорвалась, спина Лехи ― в лохмотья. Слух у брата потом два года восстанавливался, а спина до сих пор как мятая простыня. Мне четырнадцать-пятнадцать было, я тогда тощий был и дохлый совсем, он меня за шкирку схватил, как котенка, и просунул между платформой и поездом, хотел, чтобы я по низу сбежал. Только я вернулся. Он же мне с пеленок вдолбил: своих не бросаем, если кладут, то всех… Не знаю как, но я чудом уцелел. А Леха не совсем. Он в этом Питере надолго застрял, в больнице. Да и мозг переклинило конкретно.

Воспоминание сменилось другим. Помню, как брат только устроился на завод литейщиком пластмасс. Жутко вредная работа, артрит у него от этих паров был. Первую зарплату Леха родителям хотел отдать, типа, гордый, взрослый, сам может себя обеспечивать. Только они не взяли. Тогда он копить стал, никому не говорил, на что. А потом на мое восемнадцатилетие меня в гараж ведет, а там за его «пятеркой» мотик стоит. С красной лентой. Вот, говорит, получай подарок. Я чуть коньки не отбросил от радости. Вот такой он был, мой старший брат.

До вечера так и прокосил под интроверта, погрузившись в прошлое, а потом пошел в рыгаловку, где с Ацом собирались встретиться. Взяли по пиву и мясной пицце.

– Помнишь, как Леха ее называл? ― Ац хмыкнул в тарелку.

– Бабка под «хаммером», ― хихикнул я.

В голове зазвучал Лехин голос: «Ну что, парни, предлагаю пойти похавать и отметить удачную акцию. Что, для начала по «бабке» и по пиву?». Он обожал эту пиццу. Хоть на вид она и стремная, вся серая, точно прям бабка, размазанная колесами по асфальту, но на вкус обалденная. В ней три сорта мяса, и начинка такая тяжелая, что тесто не держит.

Поболтали про намечающиеся днюхи и поездки. Ац спросил, как мои дела, справляюсь ли, как семья, как мы держимся после смерти Лехи. Ац был его лучшим другом. И он больше к скинам, чем к хулам, футболом не интересовался особо, ездил с Лехой за компанию на всякие матчи, чтобы просто тусню не пропустить. А Леха был на два фронта, у него две компании было, одна из скинов, вторая из хулов. Некоторые люди пересекались и там и там, например, вот Ац. В последнее время вообще все больше мешанины, и, честно сказать, мне это не нравится, это совсем разные касты, и лучше их не смешивать.

– Как Ричи? Не вышел на след? ― спросил Ац.

Я молчал. Знал, что он спросит, подготовился, все за ночь продумал.

Даша. Даша. Даша.

Ее имя звучало в голове круглые сутки, даже чаще, чем имя брата. Это случилось позавчера, а кажется, что вечность назад. Я думал о Даше всю ночь и сегодня весь день, пока по городу бродил. Как же все глупо и, черт возьми, страшно. Когда она призналась мне, я почувствовал этот долбаный страх, и за нее и за себя… Черт, я не знал, что сделаю, и это пугало. Я не контролировал себя, запросто мог бы и убить. Убить девчонку. Убить человека. Раньше такого не было. Слава богу, я с собой справился, но… черт, это была Даша. Она скрывала от меня правду, притворялась, что все прекрасно, играла со мной. За это я ее ненавижу и если когда-нибудь еще встречу… боюсь, что не смогу второй раз сдержаться. Убью. Лучше мне какое-то время не приезжать к бабушке. Но каким бы дерьмовым и двуличным человеком Даша ни была, я не сдам ее ни бонам, ни ментам.

– Рич не может найти, ― покачал я головой. ― И, да, Ац… Насчет этого… ― я вытащил из кармана листок бумаги и положил на стол.

– Что это?

– Квитанция из видеопроката. Я нашел в толстовке этой мрази, завалилась под подкладку.

– И что? ― Ац смотрел на квитанцию.

– А то, что это московский салон. Пацан брал кассету в Москве. Сечешь? Он не из Днице.

– Ты уверен? ― мрачно спросил Ац.

– Никто не будет брать кассету так далеко от дома. Он точно московский, и это значит, что мы его потеряли. Он не дурак, чтобы в ближайшие месяцы снова сунуться в Днице. Надо забить, Ац. Скажи своим, чтоб успокоились. Леху не вернуть. Оставим все как есть.