Пригоршня скорпионов, или Смерть в Бреслау - Марек Краевский

Бреслау, четверг 12 июля 1934 года, десять вечера

После двухчасовой прогулки по центру города (Марктплац и темные улочки вокруг Блюхерплац, заселенные всякой шпаной и проститутками) Анвальдт обосновался в ресторации Орлиха «Орви» на Гартенштрассе, неподалеку от оперетки, и проглядывал меню. В нем было много сортов кофе, какао, большой выбор ликеров и пиво Кипке. И было то, чего ему особенно хотелось. Он положил меню на стол, и в тот же миг перед ним стоял кельнер. Анвальдт заказал коньяк и сифон минеральной воды Дайнерта. Закурив, он осмотрелся. У каждого стола стояли четыре мягких стула, над деревянными стенными панелями висели цветные пейзажи Крконош,[33]занавески зеленого плюша тактично укрывали ложи и отдельные кабинеты, из никелированных кранов в пузатые кружки лились пенящиеся струи пива. Смех, громкие голоса, ароматный табачный дым… Анвальдт внимательно прислушивался к разговорам посетителей и старался угадать их профессии. Он быстро сориентировался, что в основном это мелкие фабриканты и хозяева крупных ремесленных мастерских, торгующие своей продукцией в собственных магазинчиках тут же при мастерской. Были также коммивояжеры, мелкие чиновники и студенты со знаками своих корпораций. По залу ресторана время от времени проходили, зазывно улыбаясь, кричаще одетые женщины. Однако столик Анвальдта по непонятной для него причине они обходили стороной. Узнал он ее, только когда взглянул на мраморную столешницу: на салфетку с вышитыми требницкими цветочками выполз черный скорпион. Задрав кверху хвост с ядовитым крючковатым жалом, он защищался от атаковавшего его шершня.

Анвальдт закрыл глаза и попытался овладеть воображением. Он осторожно нащупал бутылку, которую минуту назад кельнер поставил на стол, и приник к ней ртом — расплавленное коньячное золото приятно обожгло губы и пищевод. Он открыл глаза: скорпион и шершень исчезли. Теперь ему были смешны собственные страхи; со снисходительной улыбкой смотрел он на пачку сигарет «Салем», на которой была изображена большая оса. Анвальдт налил коньяк в пузатый бокал из тонкого стекла и залпом выпил. Затянулся сигаретой. Алкоголь, подкрепленный мощной порцией никотина, растворялся в крови. Дружественно булькал и шипел сифон. Анвальдт снова стал прислушиваться к разговорам за соседними столиками.

— Господин Шульце, да не принимайте вы все так близко к сердцу… Разве мало несчастий встречают человека на этом свете? Вы сами подумайте, господин Шульце… — разглагольствовал толстяк в сдвинутом на затылок котелке. — Уж поверьте мне, ни день, ни час… И это истина… Да возьмите хотя бы, к примеру, последний случай. Трамвай сворачивал с Тайхштрассе на Гартенштрассе у пекарни Хиршлика… И врезался в пролетку, ехавшую на вокзал… Мерзавец кучер выжил, а женщина с ребенком погибли… Привез он их, скотина этакая… На тот свет… Никому не дано знать ни дня, ни часа… Эй, ты, драный, чего пялишься?

Анвальдт отвел глаза. Негодующе зашипел сифон. Приподняв скатерть, Анвальдт увидел под ней двух спаривающихся шершней. Он быстро разгладил белую ткань, превратившуюся в простыню. Такой простыней накрыли банкира Шметтерлинга, слившегося в мучительном объятии с красавицей гимназисткой Эрной.

Анвальдт выпил подряд два бокала, стараясь не смотреть на пьяного толстяка, который открывал господину Шульце тайное знание о жизни.

— Что? У памятника Борьбы и Победы на Кёнигсплац? Туда, говоришь, они приходят? Сплошь служанки и няньки? Да, ты прав — ситуация исключительная. Не нужно ухаживать и пыжиться. Они хотят от тебя того же, чего ты хочешь от них… — Тощий студент пил божоле прямо из горлышка и все больше и больше возбуждался. — Да, ситуация ясна. Подходишь, улыбаешься и ведешь ее к себе. И денежных затрат никаких, и унижаться не надо. Ну, конкуренция со стороны солдат — это чепуха… Простите, сударь, мы с вами знакомы?

— Нет, нет, я просто задумался… — ответил Анвальдт. (Хорошо бы с кем-нибудь поговорить. Или в шахматы сыграть. Да, в шахматы. Как когда-то в приюте. Карл был страстный шахматист. Мы ставили между кроватями фибровый чемодан, а на него шахматную доску. И однажды, когда мы так играли, в дортуар вошел пьяный воспитатель.) Анвальдт услышал явственный стук падающих на пол фигур, ощутил пинки, которыми воспитатель награждал их, нырнувших под кровати, и ни в чем не повинный чемодан.

Два бокала, два глотка, две надежды.

— И очень хорошо, господин Шульце, что вышвырнули с работы этих учителей. Не смеют евреи учить немецких детей… Мы не позволим им плевать… плевать… Не позволим пачкать…

Шипение газовых рожков, нетерпеливое шипение сифона: выпей еще!

— Ох уж эти польские студенты! Знаний ни на грош! А какие претензии! Какие манеры! И очень правильно, что в гестапо им преподали урок. Раз вы в немецком городе, будьте добры говорить по-немецки!

Спотыкаясь, Анвальдт двинулся в уборную. На пути оказалось множество препятствий: неровности пола, столы, перегораживающие дорогу, кельнеры, снующие в табачном дыму. Но все-таки он добрался до цели. Спустил брюки, уперся руками в стену и качался из стороны в сторону. Среди однообразного шума он улавливал глухой стук сердца. Несколько секунд он вслушивался в этот звук. Внезапно раздался пронзительный крик, и он увидел соблазнительное тело Леи Фридлендер, дергающееся под потолком. Анвальдт в панике кинулся обратно в зал. Он чувствовал: надо напиться, чтобы выскоблить из-под век эту картину.

— Как я рад, господин криминальдиректор, видеть вас! Только вы можете мне помочь! — радостно крикнул он Моку, сидевшему за его столом и курившему толстую сигару.

— Спокойно, Анвальдт, все это неправда. Лея Фридлендер жива. — Крепкая рука с черными волосками похлопывала его по плечу. — Не беспокойся, мы распутаем это дело.

Анвальдт взглянул на стул, на котором минуту назад сидел Мок. Сейчас там сидел кельнер и с улыбкой смотрел на него.

— Хорошо, что вы проснулись. Мне было бы неприятно вышвыривать клиента, который дает такие чаевые. Вам извозчика заказать или такси?

Бреслау, суббота 14 июля 1934 года, восемь утра

Утреннее солнце очерчивало римский профиль барона фон дер Мальтена и волну черных волос Эберхарда Мока. Они сидели в саду барона и пили ароматный кофе.

— Как доехал?

— Спасибо, хорошо. Единственно, немножко тревожился из-за высокой скорости и усталости твоего шофера.

— О, Герман — железный человек. Прочел рапорт Анвальдта?

— Да. Очень точный. Хорошо, что ты сразу переслал мне его.

— Он писал его весь вчерашний день. Говорит, что ему лучше всего работается с перепоя.

— Он что, правда напился?

— К сожалению. У Орлиха около оперетки. Скажи, Эберхард, что ты намереваешься делать? Каковы твои дальнейшие планы?

— Собираюсь заняться Маасом и фон Кёпперлингом. — Мок выпустил большой клуб дыма. — Они приведут меня к тому турку.