Когда приходит любовь - Мариса де лос Сантос

— Есть две ступени. Сначала ты должна научиться, как это делается. Затем ты должна забыть, как это делается, и просто сделать. Выключи мозги и доверься рукам. — Клэр кивнула, и я поняла, что она мысленно записывает его слова, слово в слово.

Затем Клэр неожиданно положила четвертак между своими ладонями, сжала их очень крепко и спросила:

— Вы знали кого-нибудь, кто сошел с ума?

Это был странный вопрос, но Тео, похоже, не слишком удивился, только задумался.

— Думаю, что знал.

— А они выздоровели? — спросила Клэр.

— Конечно. Те, кого я знал, выздоровели. Те, кого я знал, долгое время были обычными, но потом начали меняться. Начали путаться, забывать многое и иногда вели себя так, как ты никогда от них не ожидал. Иногда они даже пугали.

— Они перестали быть самими собой, — сказала Клэр. Она не сводила глаз с лица Тео. Он тоже не отводил взгляда.

— Да нет, не совсем, хотя создавалось такое впечатление. Они внутри сохраняли себя. Они ведь прожили жизнь и любили людей, все это в них осталось.

— Вы в самом деле думаете, что они продолжают любить тех людей, которых любили, когда были здоровы? — спросила Клэр.

— В самом деле. Может быть, у них не получалось сразу понять любовь, и они вели себя не так, как любовь заставила бы их себя вести, но любовь никуда не исчезла. Такого не может быть. У людей, которых я знал, очень чувствительный химический состав элементов в мозгу нарушился, одних стало слишком много, других слишком мало.

— Они так заболели?

— Именно, они так заболели. А лекарства и внимательные врачи помогли им выздороветь.

— А все поправились?

Тео поколебался.

— Нет, не все. Но многие. Ученые с каждым днем узнают все больше о том, как помочь людям выздороветь. — Тео сказал это спокойным, ровным голосом, и Клэр приняла этот ответ. Она положила четвертак и схватилась обеими руками за край стола.

— Моя мама так больна. Она начала меняться в начале октября. Мы же с ней вдвоем живем, и я видела, как ей становится все хуже и хуже. Она начала делать странные вещи, например, забрала меня однажды из школы на весь день без всякой причины, а еще она дала мне выпить вина.

Я с изумлением слушала Клэр. У нее было на редкость выразительное лицо, и ее темные глаза светились доверием. Я уже видела намек на него в тот момент, когда Клэр сказала мне о Барселоне. Но сейчас это был не намек, это было немигающее, сияющее доверие, направленное прямо на Тео. В других обстоятельствах я бы обиделась — почему Тео, а не я, — но здесь было не до обид. Удачно выбрала Клэр, молодец!

— Наверное, тебе было трудно, — сказал Тео, и Клэр кивнула. Глаза ее заблестели от слез. Но буря не разразилась, слезы так и не пролились.

— Она перестала обо мне заботиться. Она всегда очень, очень обо мне заботилась и вдруг перестала. Но она не нарочно. Вот почему я не хотела, чтобы кто-нибудь знал, что она заболела.

— Ты боялась, что люди не поймут? Что она попадет в беду?

Клэр кивнула.

— В последний день перед каникулами она забрала меня из школы, и она опять была другой. Не такая другая, как раньше, по-другому другая. Она много плакала и говорила, что ей очень жаль. И потом она высадила меня на обочине дороги. Вот почему я здесь.

— Корнелия — подруга твоей мамы? — спросил Тео.

— Нет, ее отец мой… — начала я. Я замолчала, перебирая возможные определения, отбрасывая одни, раздумывая над другими. Неожиданно все эти слова показались мне глупыми и неуклюжими, они либо значили слишком много, либо совсем мало. Пока я перебирала их в уме, Клэр опередила меня.

— Корнелия — подружка моего отца.

— Понятно, — сказал Тео, но, разумеется, ничего не было ему понятно, во всяком случае, не вся сложная ситуация, и я постаралась сдержаться и не пустилась в объяснения. Зачем объяснять Тео то, чего я сама еще не понимала? Я просто сидела за столиком с двумя людьми и восхищалась их смелостью и честностью. Может быть, мне тоже хотелось быть смелой и честной. Но пока я старалась жить в мире с собой.

— Знаете, что я думаю? — воскликнула Клэр, и ее лицо просияло. — Я думаю, что вы должны провести Рождество с нами, Тео. Мы с Корнелией можем спать в ее постели, а вы на диване. — Она кое-что вспомнила и повернулась ко мне: — Если вы не возражаете, Корнелия.

Я засмеялась:

— Я не возражаю.

— Там очень большой диван, — добавила Клэр.

Улыбка, которой она одарила Тео, превратила ее в девочку, отказать которой может только самый жестокосердный человек, так что у моего старого друга Тео не было никаких путей для отступления.

Тео учил Клэр резать овощи в кухне Корнелии.

Пока Корнелия работала, они вместе обошли Чайнатаун и купили ароматный рис, маленькие желтые манго и другие вкусности для филиппинской лапши. Они с удовольствием выбирали разные десерты, каких Клэр раньше не видела, приготовленные из самых неожиданных продуктов. Например, риса, кокосового молока, сладкого картофеля и каких-то корнеплодов вроде маниоки.

Сердитая пожилая женщина в кондитерской разрешила Клэр попробовать десерты, перед тем как выбрать, хотя предупредила, что обычно она такого не позволяет, и притворилась, что делает это неохотно. Клэр знала, что женщина разрешила, потому что ее об этом попросил Тео.

Он сказал ей, что его отец из Манилы, и она погрозила ему пальцем и пошутила насчет его зеленых глаз и неумения говорить на тагальском. Тео научил Клэр произносить одну из знакомых ему фраз — Maligayang Pasko — Счастливого Рождества — и перед самым уходом он взял руку пожилой женщины и слегка приложил ее к своему лбу.

— Salamat, — сказал он. — Спасибо. — Он потом объяснил Клэр, что жест этот назывался благословением, и дети так делают, чтобы показать свое уважение. Клэр была в восторге. Когда никто не видел, она попробовала повторить этот жест, прикладывая одной рукой в перчатке другую ко лбу.

Возвращаясь из магазинов, Клэр толкала маленькую коляску Корнелии, а Тео положил мешок с рисом на плечо, как Санта, хотя, разумеется, он вовсе не был похож на Санту. Клэр казалось, что он вообще не похож ни на кого в мире, но она перестала поражаться его красоте каждую секунду, хотя думала, что обязательно будет, после того как в первый раз увидела его в кафе.

Когда они шли по наряженному к Рождеству городу, Клэр изумлялась, что ей стало легко. Мышцы ее тела, особенно на шее и спине, между лопатками, расслабились впервые за долгое время. Она уже не ощущала в своем теле тяжесть, которую приходилось таскать с места на место. Большая елка у здания суда, вся в красном, зеленом и оранжевом, гирлянды на Брод-стрит и разноцветные лампочки не раздражали ее. И над всей этой красотой раскинулось синее небо, похожее на огромную чистую простыню. На этом воздухе, пахнущем снегом, под этим небом она могла даже думать о своей маме и всех тех рождественских праздниках, когда они бродили по этим же улицам, и не впадать в панику.