Нарратор - Максим Максимович Максимов

меня вызывали на опрос в полицию. Наверно, думали, смогу что-то рассказать про убийц, подбрасывающие трупы тех же убийц, — сказал я.

— …

— Но ты не волнуйся, я им ничего не рассказал. Этот следователь даже извинился за сказанное в мой адрес. Представляешь, — сказал я.

— …

— Да-да сам в шоке. Вот идиот. Какого им вот так лицом к лицу разговаривать с виновником всего нечеловеческого, — смотря ей строго в глаза, сказал я.

— …

— Но больше всего меня удивило, да так, что чуть не засмеялся в лицо этому следователю. Когда лично мне, ни сотрудникам, начальству, или жене, а мне. Он начал жаловаться, что “я” до сих пор не пойман. Вот умора.

Я смотрел, как перебираются большие пальцы рук, все увеличивая и увеличивая темп, пока они не задели друг друга.

— Знаешь, думал, что это я не выдержу и сломаюсь первый. Но школьные прогулки все продлевали и продлевали мне жизнь. Заставляя хотеть и хотеть жить дальше. Пробовать и пробовать новое, — приложил руки к губам. — Я испортил жизнь стольким одноклассникам. Особенно Владу. Использовал как куклу Лилию. Да что уж тут скрывать… Я стольких избил и алкоголиков, и наркоманов. А жизнь некоторых вовсе превратил хуже смерти, — сказал я, смотря пустым лицом прямо на нее.

— …

— Смерть дедушки стала финальной точкой. Как оказалось, не для меня. Но для тебя, — она дернула рукой из под покрывала, обмотанного вокруг нее. — Считаешь, что должен быть я на этом месте? Возможно, твоя правда.

— …

Она снова дернула рукой, только уже второй.

— Правильно ли я поступал? Жалко ли мне людей? Виню ли себя? — переключил взгляд на деда и обратно. С хмыконьем ответил: Нет! И никогда не было. Ты ведь не скажешь, что тебе будет жаль, если виновные в…, — я сжал челюсть, да так, что скулы начали пульсировать, а зубы выбивать трещетку. — Твоя дочь, и зять не были бы против такого, а только упивались…, — я снова взглянул на деда. — На данный момент меня волнует совершенно другое: Что мне делать дальше? Помню уже задавался подобным раньше. Иронично, не правда ли.

— …

— Не скажешь мне, бабуль? — я застыл в ожидании. — И вот я не знаю. Не знаю. Не знаю. Не… знаю — протирая лицо рукой, проговорил я.

— …

Собравшись и потянувшись, я продолжил:

— Я встретился с Анфисой. А завтра встречусь с Лилией, — достал из под ног пакетик. — Возможно все решится в скором будущем.

— …

Положил пакетик на стол и продолжил:

— Привез тебе сладкого, вдруг захочешь. Ну или отдай другим, — по ее лицу потекла слеза.

Я вылез из беседки, подошел ближе к ней, нагнулся и поцеловал в лоб.

— Люблю тебя, — сказал я и направился к выходу.

Перед уходом расписался в журнале и попрощался с девушкой.

— Сочувствую вам, Мистер Марков, — сказала она мне в спину.

— Незачем, — ответил я.

Поправил пальто, постучал обувью о коврик и, выходя, засунул руки в карманы.

Глава двадцатая

“…полиция установила личность убитых. Ими оказались два подозреваемых в совершенных ограблениях и двух убийствах. Но остается загадкой, кто стоит за… ”

Подходя к назначенному месту, Лилия уже ждала моего появления. Она стояла, опираясь спиной на мраморный выступ в бежевом женском тренчкоте и черными длинными сапогами. Направляясь прямиком к ней, Лилия, как по чутью, сразу меня заметила, даже на фоне мельчишащих вокруг людей. Строго держа взгляд на всем протяжении.

— Привет, Милан, — опередила она, говоря немного неуверенно.

— Здравствуй, Лилия, — сказал я в ответ, протягивая руку.

Ответить взаимностью она отказалась. Молча развернулась и пошла в сторону набережной. Я дернулся за ней. Догнав и поравнявшись, спросил:

— Как поживаешь? Уверен, что у тебя все…

— Неплохо. Нашла человека, который меня любит. Сейчас растим мальчика. Учим его быть добрым и понимающим к окружающим, — закончила она, холодно смотря мне в лицо.

Я сразу продолжил:

— По слухам. У тебя же ведь… — она снова перебила.

— Да, у меня ВИЧ. Эти слухи абсолютно правдивы. Но медицина дает шанс даже таким людям. И я не дам ему пропасть зря, — она замолчала, смотря на веселящихся впереди школьников, прыгающих на скейтах, демонстрируя друг другу и собравшимся зевакам трюки. — Чего они добиваются, Милан? Независимости? Счастья? Скажи мне, — закончила она.

Я так же взглянул на детей, а после начал говорить:

— Знаки чужого одобрения часто утешают и, могут также удивлять. Оскорбляет и часто делает несчастным удар по собственному стремлению. Поскольку это может давать начало чести. Но на личное счастье людей и независимость оно действует как мешающее условие, — я взглянул на Лилию. — Твое, мое или их счастье лежит за пределами нас самих. Его нужно схватить, а упуская, оно будет становится прытким. Заставляя приложить еще большее усилие.

На ее лице проскочило, хоть ели заметное, но удивление.

— Ну да, конечно. Попытку выдать себя за чистую гордость, а на самом деле являющуюся грязным тщеславием, — я внимательно слушал, косо посматривая на Лилию. — Вид укоренившегося сознания собственного превосходства является, по-сути ни чем иным, как тщеславием. Прививаешь подобное убеждение другим, сопровождая скрытой надеждой, что оно таким образом обратиться в наше собственное.

Я глубоко вздохнул, усмехнулся и поправил пуговицу на пальто. Лилия смотрела на меня настороженным взглядом.

— А как же вид ложной гордости. Одержимость, отсутствие в себе каких-либо индивидуальных качеств, которыми люди могли бы наслаждаться. У тех, кого есть личное достоинство, напротив, видит недостатки ближних, мелькающих перед глазами. А любой убогий, у которого нет и толики, за что он мог бы гордится или тщеславиться, хватается за последнее — ближнего своего. Это дает опору. И вот он готов зубами держатся за все глупости и недостатки его окружения, — закончил я.

Она сразу подхватила.

— Единственным средством избавиться от всеобщей глупости — подтвердить таковую. Большинство мнений не заслуживают и секунды твоего времени. Мнение людей в большинстве случаев может иметь очень мало реального влияния. Если удасться отречься от этой общей глупости, то выиграет наша гордость. Зародится более натуральное поведение, — мы прошли мимо детей, а те, в свою очередь, всем видом показывали мне, чтобы мы не мешались.

Какое-то время шли в тишине. Как в друг Лилия начала говорить:

— Это скорее не мое дело. Но что с тем мальчиком из вашего класса? У которого убили родителей.

— Если бы я знал. После того случая он вроде еще сильнее закрылся в себе. Мне несколько раз после окончания школы писали, что он убил себя. Обвиняли и угрожали расправой. Но я не имею ни малейшего представления, что с