Стихийное бедствие - Валентина Мельникова

Воодушевленный его молчанием, Максим продолжал уже с суровыми интонациями в голосе:

— Он в курсе, что я здесь? Вы не хуже меня знаете, что президент — человек очень строгий, особенно если его рассердить. Вчера при мне он сделал такую выволочку Садыкову — тот аж затрясся!

— Вы что, вчера видели Арипова? — справился Нураев дрогнувшим голосом.

Максим снисходительно улыбнулся, словно и вправду встречи с Ариповым были для него самым обычным делом.

— Конечно. — Он наклонился к столу и пристально посмотрел прямо в глаза Нураеву. — А вы знаете, кто такой Ташковский, которого здесь только что избили? Это всемирно известный писатель. И здесь он по приглашению президента и Садыкова. Неужто он ничего не сказал вам об этом?

— У Нураева несколько раз дернулась щека, дыхание стало хриплым и прерывистым.

— Он пытался мне внушить, что… — Нураев осекся и почти с ужасом посмотрел на Максима.

Но тот, словно ничего не заметив, говорил, не сводя беспощадного взгляда с наглого стервеца, которому вздумалось его запугать…

— Вы ставите Арипова в трудное положение, — продолжал он свое наступление на позиции Нураева. — Сейчас у него одна мигрень — Рахимов. Но это еще куда ни шло. С ним он как-нибудь справится. Он сам мне об этом сказал. Правда, его беспокоит российская военная база. Он не знает, на чьей стороне они выступят, если этого потребуют обстоятельства. Если в поддержку Рахимова, то расколют Арипова как орех.

— А при чем тут я? — совсем уж неуверенно вопросил Нураев.

Максим откинулся на стуле и очень убедительно изобразил ужас на лице.

— Как при чем? Вы что, идиот? Не понимаете, что даете военным в руки такой козырь! Да они только этого и ждут! Ташковский — российский подданный и — весьма заметная фигура в России и на Западе.

Думаю, скоро генерал Катаев станет запрашивать у Арипова о судьбе Ташковского, и учтите, не по своему желанию, а по приказу нашего президента. И если Арипов не предъявит ему писателя живым и здоровым, Катаев вынужден будет применить силу.

Военную, естественно. Кандидат на Нобелевскую премию — это вам не я, рядовой монтер охранной сигнализации. И Катаев понимает, что общественное мнение на этот раз будет на его стороне.

Нураев продолжал молчать, вперив взгляд в по-прежнему чистый лист бумаги. Щека его нервно подергивалась, а костяшки пальцев руки, сжимающей авторучку, побелели от напряжения. Максим помолчал мгновение, давая ему возможность дозреть, и безжалостно добил:

— Я уверен, что Ташковский ничего вам не сказал о Катаеве и Верьясове. По очень простой причине: он понятия о них не имеет. Вы использовали этот прием, чтобы запугать меня. Но вы просчитались, господин военный следователь. Через некоторое время Арипов всех поставит на уши, чтобы найти Ташковского и предотвратить в зародыше назревающий конфликт с Россией. Потому что знает: если писателя не найдут, то, пока он будет драться с Рахимовым, русские ударят ему в спину и прищемят задницу. И если президент узнает, что именно вы в силу своей идиотской исполнительности задержали Ташковского, да еще избили его до полусмерти… Давайте поспорим: вы и пяти минут не проживете. Поэтому я советую вам послать к писателю врача и упросить, чтобы он молчал о случившемся. Как вы этого добьетесь — это уже ваши личные проблемы, Нураев!

Лицо Нураева приобрело такое выражение, что Максим едва не рассмеялся. Судя по тому, как побледнела и вытянулась его физиономия, в медицинской помощи нуждался сам следователь. Наконец Нураев закрыл рот, перевел дыхание и приказал:

— Уведите его в камеру.

Максим почувствовал на плече руку одного из громил. На этот раз его подтолкнули к выходу не так грубо.

Некоторое время он приходил в себя, не веря, что удалось вырваться из рук Нураева живым и здоровым. Хитрость удалась, и все происходящее виделось теперь в другом свете.

По-видимому, Нураева теперь опасаться не следовало. Но оставалась проблема, как выбраться из подвала. Максим опасался, что Садыков в конце концов разнюхает, кто попал к нему в каталажку, и тогда ему точно несдобровать. Но помимо этого, в скором времени возможен обстрел города из тяжелых орудий. И здание бывшего КГБ наверняка обстреляют в первую очередь. К тому же Максиму совсем не улыбалось оказаться под развалинами, если вдруг начнется землетрясение…

Нет, надо подогреть страхи Нураева. Для этого нужно увидеть его вновь. Максим подозревал, что встреча произойдет совсем скоро. Возможно, Нураеву захочется узнать побольше о его знакомстве с Ариповым. Максим так усиленно подчеркивал этот факт. Чтобы не сгореть от любопытства, следователь пригласит его в кабинет на беседу. Максим усмехнулся: слишком уж слова «кабинет» и «беседа» не подходили к мрачной комнатенке и манере ее хозяина вести разговор…

Он посмотрел вверх. Солнечные лучи вовсю пробивались сквозь окошко. Максим подумал, что Костин наверняка вывел всех оставшихся в «Мургабе» за пределы города. Даже пешком они могли удалиться на приличное расстояние. Он почему-то не сомневался, что Костин сделает все как полагается. Но тут перед глазами всплыло лицо Ксении.

Она смотрела на него с тем же выражением, как и тогда, когда впервые увидела его в зеркале… Кажется, она сильно удивилась, и, похоже, сильнее, чем это происходит при виде незнакомого человека. Он еще раз извлек из памяти тот ее взгляд, слегка испуганный и в то же время ошеломленный… Нет, ему показалось! Она не ожидала увидеть в баре соотечественника. Этим и объясняется столь странная реакция на его отражение…

Вздохнув, он прислушался и вдруг понял: снаружи что-то происходит. Из-за стен камеры доносился шум, на который он, погруженный в воспоминания, не обратил никакого внимания, — рев моторов, стук подошв сапог перебегающих туда-сюда людей, неясный гул голосов и прерывающие его резкие звуки команд — так рявкают младшие командиры во всех армиях мира.

Максим приставил стул к стене, встал на него и попытался выглянуть наружу. Но земли видно не было. Ему удалось разглядеть только верхнюю часть зданий напротив. Минут пять он пытался определить, что происходит, и в конце концов уже готов был спрыгнуть со стула, как совсем рядом раздался грохот: выстрелило орудие, затем другое, третье… А потом раздался леденящий душу звук. Максим понял, что в ход пошли ракетные установки. Горячий воздух в камере всколыхнуло, следом в окно влетело облако цементной пыли, резко запахло известкой и порохом.

Максим ухватился за край решетки, прикрывающей окно, подтянулся… И тут же увидел характерную светящуюся «иглу» в небе и следом — красный отблеск огня на крыше стоящего напротив здания. Послышался взрыв. Фасад здания медленно, как в кино поехал вниз и с грохотом потонул в клубах серой пыли. И почти одновременно с этим Максим почувствовал, что стул тоже поехал куда-то в сторону.

Он ощутил под ногами пустоту, лягнул воздух ногами, пытаясь найти стул, и тут его, как маятник, резко качнуло влево, затем вправо, и низкий басовитый гул земли заслонил и эхо взрыва, и крики людей, и рев машин… Нестерпимый ужас, казалось, накрыл его с головой, но в этот момент новый взрыв раздался совсем рядом. Сильный поток воздуха отбросил его к противоположной стене. Последнее, что он запомнил, — удар головой о дверной косяк и возникшее в проломе стены лицо Ксении, смотревшей на него со страхом и удивлением.