Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю - Борис Джонсон

Британцы также использовали снимок, вырезав, правда, солдат в касках, – но в британском случае посыл пропаганды был совершенно другой. Да, свидетельствует изображение (которое в наши дни растиражировано на всевозможных кружках, кухонных полотенцах и плакатах), нашими военными устремлениями руководит гражданский человек в годах, у которого настолько нелепый стиль одежды, что он до сих пор носит высокую шляпу-котелок подобно кембриджскому вахтеру. Он приобрел ее в 1919 г. на улице Сент-Джеймс у торговцев шляпами Lock & Co – о чем у них сохранилась запись, – но котелок вышел из моды годы назад.

Да, у него тот же вкус в отношении головных уборов, что и у Стэна Лорела[42], да, он носит галстуки-бабочки в горошек и костюмы в тонкую полоску и походит на провинциального адвоката. Но я скажу вам, что плакат убедительно сообщает зрителю: этот человек стрелял много раз. Черчилль знает, как ставить оружие на боевой взвод и заряжать его.

Черчилль хорошо понимает, как обращаться с пистолетом-пулеметом, и умеет стрелять. Если использовать слово, употребляющееся слишком часто, в этом изображении есть что-то от иконы. Ведь в 1940 г. Черчилль становился ею – почти буквально.

Самым непостижимым образом он превращался в дух нации, символ сопротивления. Посмотрите на это круглощекое лицо, на приподнятую губу, намекающую на веселье, на его искренний взгляд. Черчилль стал подобием того дородного джентльмена, который более двух веков олицетворял грубый, но жизнерадостный ответ британцев на всякую значительную угрозу с континента. Он стал Джоном Булем и разделял много очевидных общих свойств с этим воплощением Англии, которое относится к XVIII в. Они хорошо знакомы благодаря прессе и пропаганде наполеоновской эры.

Он толстый, веселый, живущий на широкую ногу, буйный – и патриотичный в такой степени, которая многим всегда казалась чрезмерной и необязательной, но теперь, в условиях нынешнего кризиса, она кажется совершенно оправданной. Невозможно представить, чтобы кто-либо из его соперников был способен на такой поступок: ни Галифакс, ни Чемберлен, ни Стаффорд Криппс, ни Иден, ни Эттли – никто из них.

Никакой другой ведущий британский политик того времени не мог бы подержать пистолет-пулемет так, чтобы это сошло ему с рук (и до сих пор это золотое правило всех политических фотооппортунистов, об этом шипят имиджмейкеры: «Никогда не прикасайтесь к оружию!»). Ни у кого из них не было необходимой самоуверенности, яркости, склада, харизмы, непосредственности, сопоставимой с черчиллевской.

Чтобы руководить страной во время войны, объединять людей в годину мучительных тревог, необходимо «контактировать» с ними – если использовать современный политический жаргон – на глубинном и эмоциональном уровне. Было недостаточно взывать к логике сопротивления. Он не мог просто убеждать их проявлять храбрость.

Ему требовалось привлечь их внимание, подбодрить и воодушевить их; при необходимости даже развеселить, а лучше всего было бы посмеяться над врагом. Чтобы воздействовать на британцев, ему было необходимо на каком-то уровне отождествлять себя с ними – с теми особенностями характера, который и он, и они считали изначально присущими народной душе.

Каковы же ключевые отличительные черты британцев – хотя бы по нашему, не вполне скромному мнению? Что ж, мы полагаем, что у нас хорошо развито чувство юмора, в отличие от других народов, которые можно было бы упомянуть. Со времен Шекспира, вложившего шовинистическую застольную песню в уста Яго и Кассио, мы гордимся тем, что «англичанин совсем не пьян, когда датчанин уже с ног свалится, когда немец тоже лежит как мертвый, а голландца рвет»[43]. Британцы склонны с некоторым подозрением относиться к слишком худым (теперь мы вторые в рейтинге толстых наций Земли). И, вообще говоря, мы считаем Британию подходящим отечеством для эксцентриков, чудаков и индивидуалистов.

Черчилль объединил все эти четыре особенности под вместительным котелком своей личности. Но, когда мы исследуем его роль в 1940 г., возникает интересный вопрос: насколько он способствовал созданию этой идентичности? Случилось ли это само собой с абсолютной и неосознанной спонтанностью? Или же он был самым выдающимся собственным имиджмейкером и спин-доктором?

Многие утверждали, что блестящая личность Черчилля, как она воспринималась обществом, была результатом определенного мифотворчества – как его самого, так и других. Одно из тех свойств Черчилля, в котором мы уверены и сегодня, – то, что он был настоящим Джоном Булем в своей непочтительности, в использовании остроумия, зачастую колючего остроумия.

Бессчетное количество анекдотов иллюстрирует его грубовато-добродушный, веселый и насмешливый нрав. Они прилипают к нему как репей. Увы, многие из них возможно, а некоторые наверняка не имеют отношения к Уинстону Черчиллю.

Возьмите, к примеру, ту историю, когда он сидит рядом с благочестивым методистским епископом – на каком-то приеме, якобы в Канаде, – и привлекательная официантка подходит к ним с подносом, на котором стоят стаканчики с хересом. Черчилль взял один, а епископ сказал: «Девушка, я скорее совершу адюльтер, чем дотронусь до хмельного напитка».

Услышав это, Черчилль обратился к официантке: «Вернитесь, милочка, я не знал, что у нас есть выбор». Возможно, я не прав, но мне кажется, что это скорее не подлинный случай, а послеобеденный анекдот со страниц юмористического журнала, приписываемый Черчиллю в надежде, что он станет смешнее.

Такие рассказы представляют интерес из-за того, что они проливают свет на его восприятие другими, на тот факт, что Черчилля считают подходящим персонажем для подобных историй. Есть и те, героем которых может быть только он, и все же они сомнительны. Вспомните байку о чехлах, которые должны были прикрывать дула винтовок британских военнослужащих, отправляющихся в Арктику. За их изготовление взялся производитель презервативов, при этом длина изделия составляла 27 см. Говорят, что Черчилль проинспектировал партию и распорядился сменить наклейки: «Я хочу, чтобы на каждом ящике, каждой коробке, каждой упаковке было напечатано: британские, размер – средний. Если они когда-либо попадут в руки нацистов, те поймут, кто есть высшая раса». Я извиняюсь за пересказ анекдота такого толка – есть множество других в том же духе.

Недавние исследования сумели отвергнуть притязания Черчилля на отцовство, даже в нескольких случаях, которые продолжительное время считались правдой. Многие годы я дорожил историей, связанной с Нэнси Астор, леди, родившейся в Виргинии, первой женщиной, ставшей депутатом палаты общин. В 30-е гг. она довольно долго упорствовала в заявлении, что Гитлер разносторонний и надежный человек.

«Уинстон, – якобы сказала она Черчиллю, – если бы я была вашей женой, то подсыпала бы вам яд в кофе». «Нэнси, – как говорят, ответил ей Черчилль, – а если бы я был вашим мужем, то выпил бы его». Увы, Черчилль почти наверняка не сделал этого замечания, а если и сделал, то воспользовался чужими словами.