Три килограмма конфет - Нельма

— Полиночка, но в прошлой школе вы были ведущей на праздниках, — ласково-удушающим тоном напомнила завуч, и я уверена, что в тот же момент Марго уставилась на меня с негодованием, ведь я правда уверяла её в собственном диком страхе перед публичными выступлениями. Вот и первая вскрывшаяся ложь, а сколько ещё впереди — лучше не думать.

— Да, я… Мне никогда это не нравилось, — смущённо лепетала я, мысленно посылая Людмилу Николаевну к чертям с её творчеством и стремлением затащить всех в общественную жизнь школы. — Мне ещё нужно подтянуть математику и английский…

— Понятно. — Один короткий кивок головой ознаменовал окончательный переход моей персоны в её личный чёрный список учеников, попасть в который доводилось только избранным. Но у меня вышло всего-то за год, причём не прикладывая никаких усилий, просто методично оказываясь не в то время и не в том месте, а именно рядом с Анохиной, являвшейся главным массовиком-затейником нашей параллели. — Владик, Риточка, буду ждать вас у себя.

Она развернулась и ушла, а я закрыла лицо ладонями, мечтая провалиться сквозь землю. На худой конец — выругаться матом, не стесняясь в выражениях, потому что мне надоело день ото дня чувствовать себя всё большей неудачницей, глубоко увязнув в болоте огромного количества мелких и с виду невзрачных проблем.

— Влаааадик, — протянул Иванов и весело засмеялся, тут же получив от друга лёгкий подзатыльник.

— Макс, заткнись! Сука, ненавижу, когда меня так называют, — выплюнул Чанухин, поднявшись со стула так резко, что железные ножки проехались по лежащей на полу плитке с тонким противным звуком, а сам стул опасно покачнулся и наверняка бы опрокинулся, не ухвати его в последнее мгновение до сих пор посмеивающийся Максим.

— Увидимся, — скомкано бросила нам через плечо Рита, которой пришлось перейти почти на бег, чтобы догнать не в меру разъярённого Славу. Мы с Наташей проводили их удивлёнными взглядами, впервые увидев, чтобы он так злился, причём из-за сущего пустяка.

— Но он ведь Владислав? Что в этом такого? — спросила Колесова и, не дожидаясь ответа, снова уткнулась носом в телефон, судя по увлечённому виду, напрочь забыв о нашем существовании.

Я ещё вчера осмелилась поинтересоваться, с кем же она ведёт столь увлекательную переписку, но услышала от неё лишь пространственное «да это так, просто». Может быть, неправильно судить людей по себе, но для меня «да так, просто» с вероятностью сто процентов означает что-то настолько важное и сугубо личное, о чём никому не хочется рассказывать.

— У всех свои странности, — спустя минуту по-философски заметил Иванов, но его насмешливый и прямой взгляд в мою сторону давал понять, что это был вовсе не ответ для Наты, а плохо завуалированное послание для меня. Мне же захотелось как маленькой показать на него пальцем и закричать, что я с самого начала знала, была уверена в отсутствии перемирия как такового, и только ждала, когда же ему надоест строить из себя добряка и будет нанесён первый скрытый удар.

Странно, но никакой обиды я не ощущала. Впрочем, как и возмущения, оскорбления или что там ещё положено испытывать человеку, чьи лучшие ожидания оказались нагло обмануты? Зато меня охватывали радость и ненормальное воодушевление от одной лишь мысли о продолжении нашей холодной войны, потому что общаться нормально как-то не получалось, а молчание становилось всё более невыносимым с каждым новым днём.

— Я скоро вернусь, — пробормотала Наташа, резко подорвавшись с места и отвечая на входящий звонок, и, прежде чем я успела сообразить, что происходит, мы с Ивановым остались вдвоём. Намного быстрее, чем я ожидала и чем успела морально подготовиться.

В панике я оглянулась, пытаясь выцепить высокую фигуру подруги среди переполненного учениками помещения столовой, но не смогла обнаружить никого хоть смутно похожего, растерянно проскакивая взглядом по череде разноцветных макушек и непохожих друг на друга лиц. Уже смирившись с тем, что какое-то время придётся пообщаться со своим теперь уже тайным врагом тет-а-тет, а заодно припоминая несколько замечаний, показавшихся самыми остроумными, я повернулась обратно и тут же впала в очередной ступор.

Максим сидел, облокотившись локтями о стол и глядя на меня всё так же пристально, как и раньше, только вот на лице его не осталось и тени от недавней ехидной усмешки. Напротив, он выглядел очень серьёзным и сосредоточенным, но испугало меня совсем не это, а его неожиданное появление на стуле Наташи, так близко ко мне, что достаточно было бы сделать глубокий вдох, чтобы ненароком соприкоснуться плечами. Я не боялась его. Точно не боялась, да и любые возможные нападки вряд ли могли удивить, когда ему повезло однажды увидеть меня заплаканной, а потом ещё дважды самому чуть не довести до слёз. Но сердце всё равно учащённо билось от волнения и хотелось хотя бы обхватить себя руками, а лучше — залезть под одеяло так, чтобы торчали наружу только глаза.

— Ты когда-нибудь видела ёжиков вживую? — его вопрос поставил меня в тупик своей внезапностью, ведь вовсе не такое я ожидала услышать, собираясь с силами, чтобы парировать очередную гадость в свой адрес. Нахмурившись, отрицательно помотала головой, подсознательно ожидая в продолжение какой-нибудь подвох. — Знаешь, когда они чувствуют опасность, то сразу так мило сжимаются, сворачиваются в клубочек, словно просто хотят спрятаться ото всех. Но в то же время ощетиниваются и выпускают колючки, не позволяя к себе прикоснуться.

Если ему хотелось выставить меня полной дурой, то впору было кричать «браво» и изображать бурные овации, ведь с поставленной задачей удалось справиться с восхитительной точностью. Я смотрела на него, хлопая глазами, толком не понимая, что именно чувствую в данный момент: смущение, удивление, растерянность, страх, или же как никогда раньше остро ощущаемую уязвимость. Мне необходимо было по привычке разыграть полное непонимание того, о чём он пытался сказать, но выходило уж слишком искусственно, поэтому не имело смысла и дальше стараться разыграть этот фарс.

— И что? — спросила я, мысленно похвалив себя за то, что голос почти не дрогнул.

— Очень похоже на тебя, — хмыкнул Иванов, своим настойчивым пронзительным взглядом грозя вот-вот прожечь во мне огромную дыру. Я с трудом проглотила скопившуюся слюну, плотным комком вставшую среди горла, когда он приложил ладонь к моей руке, чуть выше локтя — это выглядело очень странно, а ощущалось чем-то слишком близким и пугающе интимным, выходящим далеко за пределы сложившихся между нами отношений.

«Какого хрена ты вытворяешь, Иванов?!» — истерично вопил мой внутренний голос, требуя немедленно сделать что угодно, лишь бы прекратить это безобразие, творящееся прямо у всех на виду, но язык намертво приклеился к мгновенно пересохшему нёбу, не давая вымолвить ни единого звука. Его прикосновение жгло кожу прямо сквозь рукав блузки, а я никак не могла собраться с силами и просто отдёрнуть руку, оправдывая себя тем, что теперь уже поздно.

А на самом деле мне было очень страшно, но ещё сильнее — любопытно узнать, что будет дальше.

— Удивительно, — задумчиво протянул он, наконец убрав от меня ладонь и внимательно разглядывая её. — Не укололся.