Хорья фабрика - Елена Крылова

− Слышала. Двойники, амнезия, дурдом на выезде… Ну и что с того? Хотите сказать, что ко мне вернулась не моя родная девочка?

− Лучше вас самой мало кто ответит на этот вопрос, − серьезно произнес Совин, − разве что, она сама. Так мы зайдем к ней?

Ослабленная двухдневным заточением в особняке, девушка полулежала в постели, и когда мужчины вошли и представились, слабо кивнула в ответ.

− Ну, как ты себя чувствуешь? – поинтересовался Дмитрий.

− Вполне сносно, − отозвалась она севшим, едва слышным голосом, − питаться там, к моему сожалению, было нечем. Но все сложилось не так уж и дурно, поскольку накануне днем выглянуло солнце, подтопило снег на дырявой крыше, и я наконец-то смогла напиться капающей сверху водой. И, если вам интересно, господа, там было настолько холодно, что я до сих пор не чувствую своих ног.

Слушатели не смогли не заметить странную манеру речи девушки, слушая которую в воображении обоих отчетливо вырисовалась барышня дореволюционной России, воспитанница какого-нибудь пансиона благородных девиц. Детектив и профессор заинтересованно переглянулись, из-за чего рассказчица, решив, что мужчины насмехаются над ней, потупила взор.

− Покорнейше прошу просить меня, − удрученно сказала она, − не пристало мне жаловаться двум едва знакомым господам, которые просто справились о моем здоровье. Это все мой несносный характер. Отец пытался искоренить эту мою взбалмошность, да все напрасно…

− Постой, − прервал ее Совин, − ты все-таки что-то помнишь? Ты сказала, что отец…

− Не этот, − барышня мотнула головой в сторону соседней комнаты. – То есть, я хочу сказать, что эти милейшие супруги, к сожалению, не мои родители. Да, я кое-что помню.

Воспоминания пришли ко мне не сразу. Когда я очнулась почти что в полной темноте, на холодном полу особняка, я не помнила ни малейшего фрагмента своей жизни. Но одно я знала наверняка – свое имя, и могла с полной уверенностью сказать, что зовут меня Аделаида Чевенгур.

Однако это ничтожное знание не могло помочь мне ответить на все вопросы, что у меня возникали, и вы, наверное, даже не представляете себе, как это страшно – проживать бесконечные часы, ничего не понимая, и не имея возможности выбраться. Эти два дня практически сломили меня, были минуты полного отчаяния, когда я понимала: еще немного, и я сойду с ума. Я бродила по этому дому, всматривалась во мглу, и чувствовала, как изголодавшийся мозг, не получающий желанных ответов, начинает поедать изнутри и мое слабеющее тело.

Спать было практически невозможно, виной тому был пронизывающий холод, но я понимала, что уснуть необходимо, нашла какой-то большой истлевший кусок ткани наподобие ковра, закуталась в него и забылась обрывочным сном.

В одном из коротких отрезков этого сна я вспомнила свою жизнь.

− И что же? – нетерпеливо спросил Дмитрий.

− Я видела наш дом, куда постоянно проникало много света, но в то же время, вечными гостями в нем были ледяные сквозняки. За домом простирался район обветренных пятиэтажек, а, если поглядеть чуть дальше, можно было увидеть раскинувшееся до самого горизонта море. За эти дома, подступавшие практически к самому берегу, я еще ребенком бегала играть, там было пустынно и голо, только торчали вкопанные в песок ржавые качели. Но и они, завалившись на бок, быстро вросли в песок, а нынче же их совсем не видно, − Аделаида, задумавшись, замолчала.

− Ты что-то начала говорить о своем отце, − подбодрил ее Дмитрий.

− Что о нем скажешь, этот человек – тиран, каких мало, и то, что он водит дружбу с самим Асфиксом Асфиксеевичем, уже говорит само за себя.

Оба слушателя, впервые слышавшие это имя, снова недоуменно переглянулись, но решили пока что не сбивать девушку новыми вопросами.

− Бывало, я ссорилась с ним и уходила в свою опочивальню, − продолжала она, − там есть большое, от пола до потолка, окно в белой раме, подле которого я просиживала долгие часы, наблюдая, как утопает в волнах солнце, каждый день такое разное.

Мне хотелось уйти из этого дома, ведь в нем, несмотря на сквозняки, мне так не хватало воздуха. Казалось, вот сейчас я открою окно, сделаю шаг, и воздух обнимет меня, а я смогу идти прямо по нему. И вот однажды, я и вправду ушла, но не через окно, как многие опечаленные люди, а вниз по лестнице, тихо прикрыв за собой дверь. Однако же вскоре меня нашли, привезли обратно, надели белую фату, как изваяние поставили возле белого окна и выдали замуж. Напротив меня стоял и улыбался во весь рост мой жених, лицо и имя которого теперь трудно воскресить в памяти. Да я и не запомнила его толком, потому как человек он тихий и подобострастный. Полная противоположность Карпа, в объятиях которого и день ото дня искала спасения, правда, так и не находила.

А мужа для меня нашел отец, кажется, среди своих подчиненных.

Мой отец владеет множеством предприятий, а в то время он финансировал какой-то крупный научный проект, из-за которого он поставил на карту, практически все свое состояние, и даже влез в долги.

− А что это был за проект, ты помнишь? – с интересом осведомился Роман Менделевич.

− Простите, я не сильно интересовалась его делами. Знаю только, что группа не совсем адекватных ученых во главе с не менее безумным Доктором Самеди открыла то, что вселенных – бесконечное число, а некоторые из них даже с точностью повторяют друг друга. Вот они и подумали: а отчего же нам самими не взять любую из них и не повторить ее еще раз? Эти безумцы так и поступили, они выбрали какую-то вселенную и создали новую, где было все как под копирку.

− Как я и говорил, − Вильфонд нервно поправил очки. – Вот только, сорок лет посвятив науке, даже я, увы, не представляю себе, как можно искусственно создать копию вселенной?

− Профессор, они – это не мы, там кардинально другие технологии, − заметил Дмитрий.

− И колдовство, − внезапно добавила Аделаида, − именно оно лежит в основе большинства изобретений этой группы ученых. Сама не понимаю, как они это делают, но, как я уже сказала, они там все сумасшедшие. Настоящие шизофреники! Как раз людей такого типа всегда любил собирать вокруг себя мой папенька.

Но главной причиной, почему отец взялся за этот проект – желание стать Творцом. Подумать только, человеку, жаждущему власти, сама собой идет в руки такая возможность! А потом, хоть ученые бы и не одобрили этого, он заставил бы людей из новоиспеченной вселенной поклоняться себе. Для моего папеньки это было пределом мечтаний, он время от времени предавался сладким грезам в своем кресле, а однажды, забывшись, вдруг произнес вслух:

− И слово Мое − есть дело, и очи Мои следят за всем…

Услышав это мой никчемный муж (уж простите мне мою резку фразу) как всегда, подобострастно закивал.