Адвокат вольного города - Тимофей Кулабухов

версию событий о том, что ветеран якобы поймал на улице цыгана, затащил его на шторе, как паук в своё жильё, потом держал, одновременно выстрелил в себя с трех метров, видимо, по твоей фантазии, у него руки такие длинные. После чего вызвал полицию, а пистолет скушал, судя по тому, что вы его не нашли, верно? И какова вероятность что суд поверит в эту сказку бабушки Патефоновны?

Самодовольная улыбка постепенно сползла с лица офицера, сменившись на тревожное выражение.

— И прямо утром, в зале суда, моего подопечного отпустят, но это не будет конец истории, о нет, это только начало. Там, в моём офисе есть тарифы.

— Тарифы? Какие-такие тарифы?

— Тарифы моих услуг, которые соответствуют рекомендациям адвокатской палаты. Пятьдесят рублей за час занятости при участии в полицейских и прокурорских процедурах. А сколько пройдёт часов до момента, когда гражданина хорошего отпустят? Вот и считай, на листочке, в столбик.

И сразу после суда он мне эту сумму заплатит под квитанцию, а потом я вспомню что есть статья шестнадцать нашего гражданского уложения, по которой убытки причинённые республиканскими, в том числе охранными, органами подлежат возмещению независимо от их вины.

И я обращу требование, но не к тебе, о нет. К твоему управлению. И когда казначейство твоего управления заплатит мне сто рублей… или триста… оно захочет узнать, ну просто любопытно станет ему, а кто тот доблестный офицер, из-за которого они расходуют свою скудную казну на адвокатов? И они тебя, голубчик, морально на лоскуты порвут. А когда остынут, то ещё и вычтут всю эту сумму до копейки из твоей незаслуженной зарплаты.

И когда ты жене не принесёшь получку, то второй раз тебя на лоскуты порвёт уже твоя благоверная, в том числе потому, что она мало поверит в эту байку про ветерана и адвоката, а поскольку она женщина, то быстрее поверит в то, что ты эти деньги потратил на блудных баб.

Заслушавшись моей цветастой истории, офицер непроизвольно приоткрыл рот.

— Поэтому я тебе, конечно же не страшен, а вот та лавина, которую я обрушу на твою лысеющую голову, это да… А вот теперь мы переходим ко второму варианту. Мы сейчас идём, и ты выпускаешь Шамана на все четыре стороны, возвращаешься в кабинет, достаешь шкалик водки и пьёшь за то, что, слава Предку, пронесло…

— Боялся я тебя! — офицер встал, нащупал табельное оружие и сунул в кобуру. — Да никто тебя не боится, адвокат! И твоего этого прощелыгу никто не арестовывал, что ты такое говоришь? Я? Я такой приказ отдавал? Я такой приказ не отдавал! Он сам приехал дать показания по поводу криминальных событий, исполнить, этот, как его, гражданский долг! И никто его не держит!

С этими словами офицер попятился в коридор, а я с живым интересом следил за его телодвижениями.

— Семён, открой камеру. Вот! Вот он. Сам попросился пересидеть пока ночь, вдруг опять прорыв и твари шастают. Мы же завсегда граждан оберегаем. Никто его не арестовывал, не было такого, не надо тут путать и глупости говорить. И пугать меня не надо, тем более блудными женщинами. Забирай его и уходите, я вас не знаю, показания потом городовой возьмёт. Ходят тут, рассказывают мне…

На улице я залюбовался звездами.

— Однако, Владимир Алексеевич, с освобождением. Ваш товарищ мне предлагал, чтобы вы гонорар мой отработали… скажем так, услугами.

— Мы чем попало не занимаемся, — тёзка российского певца степенно поправлял одежду и стряхивал пылинки от полицейской камеры, словно стараясь избавится от следов правосудия.

— Это по профилю. Приходите через пару дней, как дым рассеется от всех этих событий, переговорим. И, воля Ваша, но я бы квартирку сменил. Цыгане народ семейный, тот доходяга своим родственникам другую историю смерти убитого расскажет, и Вы будете в ней виноваты. Могут попытаться отомстить. Ну, это просто мнение.

Мы крепко пожали друг другу руки и разошлись. Времени на сон осталось категорически мало.

* * *

Что-то полицейских чинов в моей жизни становится слишком много.

Обыск в лавке мистера Шая, если я правильно понял его имя, длился уже второй час.

Коротко переговорив с представителями диаспоры, я попросил остаться только самого хозяина и представителя местной народной дружины (по просьбе Игоря убрал из своего лексикона слово «триады»), который якобы служил мне переводчиком, хотя большую часть времени мы втроём вообще хранили молчание.

По моей просьбе остроглазая девушка-подросток из семьи хозяина лавки (вообще-то определять возраст китаянок дело неблагодарное), принесла мне крепкий кофе, чтобы я был бодрячком после бессонной ночи.

Со стороны всё это выглядело странно…

Я, дружинник и пожилой невозмутимый хозяин лавки сидели на удобных травяных пуфиках и пили: я кофе, а эти двое какой-то хитрый китайский чай, и с буддистским спокойствием наблюдали как следователь полиции в сопровождении трёх полицейских, из которых только один был настоящим оперативником, а ещё двое неловкими патрульными, учиняли обыск, без энтузиазма роясь в имуществе.

Лавка торговала посудой и прочей хитрой утварью, а также сувенирами.

Раздался звон, неуклюжий полицейский расколотил какую-то овальную керамическую лампу.

— Ы… — непроизвольно замычал следователь и зыркнул в мою сторону.

— Одиннадцать ноль девять. Участник сыскной группы разбил посуду, лампу, стоимостью….

— Двадцать пять копеек, — негромко подсказал мне «дружинник».

— Стоимостью пять рублей, — закончил я и сделал очередную запись в блокноте.

— Ы… Он же сказал двадцать пять копеек?

— Правда? Вам, наверное, послышалось, — я обернулся к дружиннику.

— Пять рублей, — невозмутимо повторил дружинник, который имел слабое отношение к этой лавке, но доказать это было очень сложно.

— Ы… Зачем Вы всё записываете? — спросил меня следователь с подозрением в голосе.

— Графа замечания и возражения к протоколу обыска. Вам понадобится несколько дополнительных листов. Начиная с грубейшего нарушения — субъекту обыска не предоставлен переводчик и не разъяснены права.

— Так вот же он, переводчик! — следователь ткнул пятерней в «дружинника».

— Он мне переводит, а не Вам. Как Вы его собрались указать в протоколе? Как подтвердите его знание русского и китайского, каким документом? Вы даже имени его не знаете.

— Как тебя зовут, любезный? — спросил следователь.

— Моя не понимать вопрос, — невозмутимо ответил «дружинник». — Мало говорить русский. Плохо. Не понимать.

— Ы… сучьи дети.

— Одиннадцать десять, следователь сыскной группы, ни к кому конкретно не обращаясь, сказал «сучьи дети».

— Но вот это, это же контрабанда!