Введение в мифологию - Александра Баркова

Об императорском культе мы поговорим с вами позже. А сейчас давайте все-таки перейдем к тем конкретным сельским культам, о которых я уже говорю. Ключевое слово – это слово «лары». Кто такие «лары»? Вам вежливо или честно? Если честно, то наиболее адекватный перевод слова «лары» – это «низшие божества». Какие могут быть лары? К чертовой бабушке, любые. То есть под термином «лары» кого только не подразумевали. Лары очага – это духи-хранители дома; понятное дело, что они очень близки к образу греческой Гестии. Стало быть, культ домашний. Лары местности, лары священных рощ, и не только священных. К ларам местности относились: Фавн (вполне известный как бог растительности), Сильван (как дух лесов)… Теперь приготовьтесь удивляться – Геракл. Геркулес в Риме был близок к божествам, связанным с растительностью, и фактически превратился в существо, охраняющее посевы от всевозможных бедствий. Вот такой вот дух-защитник посевов. Таким стал Геркулес в реальных римских культах. Это у нас лары местности. Я сегодня с интересом обнаружила, что были и морские лары. Но о них у Штаерман я не читала, поэтому ничего подробней не скажу. Но самое интересное – это, конечно, лары перекрестков (компитальные лары), откуда, соответственно, праздник компиталий. Это лары, которые будут связаны с контактом с потусторонним миром и с выходом весенних сил природы. Лары перекрестков почитались именно при Августе. Культ ларов перекрестков как очень древний был практически забытым, но Августом то ли возрожден, то ли создан заново. Итак, весенние празднества. Молодежь гуляет, катание на качелях, отчетливо эротический характер, отчетливая эротическая символика. И как вы понимаете, перекресток – это место контакта с потусторонним миром, это своеобразное взаимодействие живых и мертвых в весеннем празднике возрождения. Это в римской культуре место контакта с Гекатой и ее свитой неупокоенных мертвецов, тут вся эта смертельная символика оказывается вовлечена в охрану сил жизни. Кроме того, существовали представления, что люди, умирая, в общем-то могут уйти в число ларов, но скорее как ларов очага, как хранителей дома, что очень близко русским представлениям о домовом, потому что домовой, по сути, представляет собой образ умерших предков. Вот точно так же лары очага будут связываться с манами (духами умерших). В некоторых случаях лары и маны отождествлялись. Одним словом, разветвленный культ ларов как возвращение к светлым, прекрасным обычаям простой древности, это у нас будет при Октавиане Августе. При нём придворные астрономы произвели вычисления. И эти вычисления, бывшие последним, свежайшим словом древнеримской науки, доказали, что звезды находятся в том же самом положении, в котором были при Ромуле. Следовательно, круг замкнулся. Светлое будущее настало. Однако тут оказалась маленькая проблемочка: идти стало некуда. Светлое будущее – здесь и сейчас. И осталось его только поддерживать. И римский миф оказался лишенным драйва. Отчего, соответственно, римская культура будет уже идти по несколько другим путям, не лучшим.

Давайте теперь будем разбираться с вот этими частями важнейшего августианского мифа. Итак. Жило-было прошлое. В прошлом люди носили одежду из овечьей шерсти. Между прочим, что такое римская тога? Это ведь простое одеяние. Это большой кусок холста, который оборачивается вокруг тела. Ведь это не какие-то новомодные раззолоченные, украшенные одежды. Тога – одежда простая, одежда строгая. То есть это как раз знак архаичной простоты. И логично, что если у нас при Августе светлое будущее (оно же – светлое прошлое) настало, то надо обратиться к этому самому нашему прекрасному прошлому. То есть к временам римских прародителей. А кто были прародителями Рима, к которым обратятся при Августе? Вопрос слегка с подвохом. На экзамене я бы не стала задавать такой вопрос, потому что им завалить можно. Ко временам кого нам надо вернуться? Ответ «греки» – категорически неверный. Я буду объяснять почему. Во-первых, слово «греки» – римское. Сами себя они, как вы знаете, называли «эллины». И слово «греки» насмешливое. О греках рассказывали анекдоты в Риме. Анекдотов было много. Почти как про чукчей или про Петьку с Василием Ивановичем. Греков в анекдотах выставляли дураками. Однако это не мешало у греков заимствовать, но к грекам отношение было резко отрицательное. Тут мне подсказывают насчет троянцев. Смотрите, фактически именно при Августе примеряются две версии прародителей Рима. С одной стороны, жил да был Эней. Отцом его был троянский царевич Анхиз, сын Приама. К тому времени этот царевич был уже весьма в летах, что не мешало ему оставаться царевичем. А матерью была лично богиня Венера. С другой стороны, совершенно четко прародитель римлян – это Ромул, основатель города. Эти две взаимоисключающие версии были подвергнуты редактуре (кстати, «редактура» тоже латинское слово), и, соответственно, был найден компромисс (кстати, «компромисс» тоже латинское слово). Компромисс заключался в том, что Эней бежал из захваченной Трои, после ряда приключений приплыл в Италию и основал город, но город этот не был Римом, а город этот был Альба-Лонга. Откуда потом родом будут Ромул и Рем. А Ромул уже основал Рим. Таким образом, их хронологически разнесли. Итак, Ромул превратился в потомка Энея.

Я хочу, чтобы вы понимали ту простую вещь, что это, безусловно, именно элемент сознательной государственной редактуры: необходимость примирить две версии основания Рима. Чуть позже я вам расскажу про третью версию и про то, как люди жизнью за нее платили. Ибо слово «цензура» тоже латинское. Более того, сына Энея звали Юл, а Эней, как уже было сказано, сын богини Венеры, и на этом веском основании род Юлиев, к которым относился Гай Юлий Цезарь, претендует на происхождение скромненькое, непосредственно от Венеры. Октавиан Август, я напомню, был приемным сыном Юлия Цезаря. Ну, вообще, приемный сын немножко не потомок Венеры, но это были такие мелочи, на которые уже не обращали внимания. Главное, что он тоже принадлежал к роду Юлиев, потому что полное его имя было Гай Юлий Цезарь Октавиан Август. И таким образом, Августу для окончательного закрепления божественности своей власти нужен был сущий пустяк. Ему нужно было мощнейшее произведение идеологического искусства, потому что ничто не действует на мозги как произведения искусства, а кино тогда не было, поэтому из всех искусств для них важнейшим являлась литература. И что делает Октавиан Август? Он заказывает поэту Вергилию произведение высшей государственной значимости – «Энеиду». Разумеется, пересказывать вам «Энеиду» я не буду, потому что ее и читать-то невозможно, а пересказывать тем более. Это ж мы с вами уснем. Только обозначу кратко некоторые моменты с ней связанные. Отношение самого Вергилия к «Энеиде» было резко отрицательным. Вы понимаете, это тот случай госзаказа, когда человек пишет по приказу власти, понимает, что пишет соцреализм в худшем смысле слова, или я не знаю, как это назвать. Какие-то строки «Энеиды» остались недописанными. Перед смертью Вергилий умолял уничтожить это произведение как казенный официоз, бездушное и не художественное, но, естественно, его желание никого не интересовало. «Энеида» была опубликована максимально широко по тогдашним техническим условиям. И с той поры вошла в мировую классику; в Средневековье «Энеиду», разумеется, уважали гораздо больше, чем «Илиаду» с «Одиссеей», вместе взятые, потому что в «Илиаде», как вы понимаете, к богам отношение некультурное, а Вергилий все сделал чинно и благопристойно. То есть он, безусловно, берет за основу Гомера, но там, где у Гомера полное «безобразие», у Вергилия все очень хорошо. Сразу замечу относительно Вергилия, почему он вдруг в Средневековье оказался проводником Данте. За что ж Вергилия так в Средневековье уважали? Дело в том, что он написал в одном из своих стихотворений некие восторги по поводу того, что скоро должен родиться чудесный младенец. Без шпаргалки я не вспомню, в какой именно семье должен был родиться младенец, но чуть ли не сын Августа[2]. У Августа в итоге прямых наследников не было. Там наследовал племянник, там все пошло очень тяжело. А так вот ожидание рождения чудесного младенца было воспето в соответствующих стихах. И как раз, понимаете, под Рождество Христово, по датам оно совпало. То, что это был совершенно не тот младенец, никого в Средневековье не интересовало. И поэтому Вергилий был восторженно принят христианской культурой благодаря отнюдь не «Энеиде» и не другим произведениям, а благодаря конкретно этим самым стихам, которые христиане воспринимали как пророчество о рождении Христа. Хотя реально это никаким пророчеством не было.