Вглядываясь в солнце. Жизнь без страха смерти - Ирвин Д. Ялом

Раньше, готовясь к предстоящей лекции, я нередко представлял себе, что какой-нибудь «серый кардинал», например практикующий психоаналитик старше меня по возрасту, поднимется с места и скажет, что все, что я говорю, — полная ерунда. Теперь этот страх пропал: в аудитории нет никого старше меня.

Уже много десятилетий я заслуживаю одобрение читателей и студентов. Иногда я принимаю его, и это кружит мне голову. В другое время, когда я полностью поглощен тем, что пишу в данный момент, оно не проникает глубже поверхности. Порой я с изумлением вижу, что люди приписывают мне гораздо больше мудрости, чем я действительно имею, и тогда я напоминаю себе о том, что не следует принимать похвалу слишком всерьез. Каждому человеку необходимо верить, что на свете существуют действительно мудрые мужчины и женщины. Когда я был моложе, я искал этого сам, а теперь, пожилой и почтенный, стал волшебным кувшином для желаний других людей.

Думаю, что потребность в наставниках многое говорит о нашей уязвимости и о потребности в ком-то высшем или даже Всевышнем. Многие люди, в том числе и я, не только любят своих наставников, но и приписывают им многое сверх того, что они действительно заслуживают. Пару лет назад на поминках известного профессора психиатрии я услышал речь одного из своих бывших студентов, назовем его Джеймс. Сейчас он уважаемый профессор психиатрии одного из университетов на Восточном Побережье. Я хорошо знал их обоих, и меня потрясло то, что в своей речи Джеймс приписывал своему покойному наставнику многие из своих собственных плодотворных идей.

Тем же вечером я поделился с Джеймсом своим впечатлением, на что он застенчиво улыбнулся и сказал: «Ну что, Ирв, все еще учишь меня!» Он согласился со мной, однако не мог объяснить, почему он высказался таким образом. Эта ситуация напомнила мне о том, что античные авторы так часто приписывали собственные труды своим учителям, что современным исследователям порой очень трудно установить истинное авторство многих произведений. Так, Фома Аквинский большую часть своих мыслей приписывал Аристотелю, своему духовному учителю.

Когда в 2005 году Далай-лама выступал в Стэнфорде, его слушали с необычайным благоговением. Каждому произнесенному им слову придавался особый смысл. В конце выступления множество моих коллег из Стэнфорда — знаменитые профессора, деканы, ученые, могущие претендовать на Нобелевскую премию, как школьники, выстроились в очередь, чтобы он повязал им голову традиционной белой лентой. А потом они кланялись ему и говорили: «Ваше Святейшество».

В каждом из нас живет сильное желание преклоняться перед великим человеком, с трепетом произносить обращение «Ваше Святейшество». Может быть, именно это имел в виду Эрих Фромм, говоря о «жажде подчинения». Из этой жажды и возникает религия.

Я чувствую, что вполне самореализовался и в личной, и в профессиональной жизни. Эта реализация способна не только принести удовлетворение, но и противостоять мимолетности и ощущению неминуемой смерти. По большому счету, моя профессия всегда была частью моей собственной борьбы со страхом смерти. Психотерапия — благословенное занятие: мне доставляет огромную радость наблюдать, как люди открываются навстречу жизни. Моя профессия предоставляет прекрасные возможности для проявления «волнового эффекта». Каждый час вновь возвращает меня к самому себе и ко всему тому, что я узнал о жизни.

(К слову, я часто задумываюсь о том, долго ли еще вышесказанное будет справедливо для нашей работы. В своей практике я встречал нескольких психотерапевтов, которые, едва закончив обучение по курсу когнитивно-бихевиористской терапии, приходят в отчаяние от перспективы механического применения бихевиористских предписаний в своей практике. Мне хотелось бы знать, к кому обратятся эти психотерапевты, которых учили обращаться с пациентами в обезличенной бихевиористской манере, когда им самим понадобится помощь. Не думаю, что к своим коллегам-бихевиористам.)

Мне нравится, что я могу помогать людям, используя интенсивный терапевтический подход, который нацелен на обсуждение межличностных и экзистенциальных вопросов и учитывает существование бессознательного (хотя отмечу, что мой взгляд на содержимое нашего бессознательного весьма далек от традиционных психоаналитических представлений). Желание сохранить этот подход и передать его другим людям дает мне силы продолжать работать и писать даже в моем возрасте. Да, я буду работать, даже если, как сказал Бертран Рассел, «однажды солнечная система будет лежать в руинах». Не стану оспаривать утверждение Рассела, хотя не считаю, что такая «космическая» перспектива имеет значение. Мир человека, мир межличностных отношений — вот что действительно важно. Я не испытывал бы ни грусти, ни горя, зная, что покидаю пустой мир, в котором всего-навсего не стало еще одного субъективного, самоосознающего разума.

Идея «волнового эффекта», передачи другим того, что имело значение в нашей жизни, подразумевает связь с другими самоосознающими существами. Без этой связи данный эффект невозможен.

Около тридцати лет назад я начал писать книгу по экзистенциальной психотерапии.

Базой для написания этого исследования послужила моя многолетняя практика работы с неизлечимо больными пациентами. Многим из них суровое испытание прибавило мудрости, и они стали моими учителями, оказав огромное влияние на мою личную и профессиональную жизнь.

Кроме того, у меня было три выдающихся наставника — Джером Франк, Джон Уайтгорн и Ролло Мэй. Мне удалось встретиться с каждым из них на пороге смерти, и всякий раз это становилось незабываемым опытом.

Джером Франк был одним из моих профессоров в Университете Джонса Хопкинса, один из первопроходцев групповой терапии, который и привел меня в эту сферу. Более того, он навсегда остался для меня образцом личностной и интеллектуальной целостности. Закончив обучение, я поддерживал с ним тесный контакт, регулярно навещал его в доме престарелых в Балтиморе, где он закончил свои дни.

Джерри уже было за 90, и он страдал прогрессирующим слабоумием. При последней нашей встрече, за несколько месяцев до его смерти, он не узнал меня. Я пробыл с ним достаточно долго, разговаривал с ним, делился воспоминаниями о нем и о его коллегах. Постепенно он вспомнил, кто я такой, и, печально покачав головой, извинился за потерю памяти.

— Ирв, мне очень жаль, но я не могу это контролировать. Каждое утро я просыпаюсь, и моя память, вся целиком, начисто стерта.

Он показал, как это, проведя рукой по лбу, словно стирал с доски.

— Джерри, это должно быть ужасно для вас… — ответил я. — Я помню, как вы гордились своей необыкновенной памятью.

— Знаешь, это вовсе не так плохо, — сказал Джерри. — Вот я просыпаюсь, завтракаю здесь, в столовой, вместе с другими пациентами и персоналом. По утрам все они кажутся мне незнакомцами, но в течение дня я начинаю узнавать их. Я смотрю телевизор, потом прошу, чтобы мое кресло подкатили к окну, и выглядываю наружу. Я наслаждаюсь всем, что вижу. Многие вещи я словно вижу в первый раз. И мне нравится это — просто смотреть и видеть. Так что, Ирв, все не так уж плохо…