Записки офисной крысы - Игорь Ягупов

– А потом – наручниками к креслу, – визжит в восторге Танька.

– И расширитель в рот. Только так можно улучшить зубовное здоровье нации, – поддакивает Владка.

– И довести уровень зубовного скрежета до мировых стандартов, – добивает Танька тему. – Знаешь, тут Оксанка как-то пошла зубы лечить…

Они начинают перемывать косточки общим подругам. Но запах, идущий от утомленных на Танькиной сковороде куриных окороков, окончательно разжигает во Владке чувство голода и гонит домой.

– Что ж ты так быстро уходишь? – огорчается подруга, когда Владка начинает откланиваться. – Сейчас Ирка должна прийти. Они в изостудии как раз портрет проходят. Хочешь, она твой нарисует, сангиной?

– Зачем же с ангиной? – пугается Владка. – Нет у меня ангины.

– Да это мелки такие, – успокаивает ее подруга.

– Нет, знаешь ли, я себя и в зеркале-то боюсь…

– Портрет иногда открывает в человеке его лучшие стороны, – задумчиво изрекает Танька.

– Так это же иногда. Знаешь, Тань, я пойду. Пора мне. Пусть Ирка лучше тебя нарисует.

– Да рисовала уже. Сто раз, – загорается Танька, бежит в комнату и притаскивает стопку листов измалеванного картона.

– Без комментариев.

– Что-то ведь есть общее, – Танька рассматривает рисунки.

– Что-то, конечно, есть…

– Знаешь, – воодушевляется Танька. – Здесь ведь главное не прямое сходство.

– Конечно, – утешает ее Владка.

– Это же не фотография. Здесь главное – неповторимость стиля. Как у Шагала, например.

– У Ирки есть стиль, и он неповторим, – резюмирует Владка, вглядевшись для пущей важности еще раз в Иркины каракули.

– Да брось ты, – кокетничает Танька.

– Я серьезно.

– Думаешь? – в голосе подруги появляется надежда.

– Я тебе говорю.

Танька млеет от удовольствия. А Владка выскакивает на лестничную клетку.

В троллейбусе царит давка.

– Разрешите мне пошевелиться! – рявкает Владка и протискивается во чрево ада.

В кошачьем аду, должно быть, заправляют собаки. А тренажером для человеческого может служить троллейбус в час пик.

– Дайте мне сесть! – продирается по Владкиной груди какая-то дама, забивая ей нос шерстью со своей лысеющей шубы.

– Вы на меня верхом хотите сесть? – отплевывается Владка лисьим пухом.

Дама не отвечает, стараясь поскорее добраться до уцелевшего пустого местечка.

– Тетенька, в вас столько силы, что вы могли бы и постоять, – пищит подросток, которому лысеющая лиса отдавила ногу.

Дама плюхается на диванчик.

– Что ж вы сели так раскидисто? – хрипит придавленный к стеклу сосед. – Это же двухместное сиденье.

– Это Россия, сударь: здесь любят женщин больших масштабов, – многозначительно изрекает чей-то бас.

Владка убеждает себя в необходимости смирить свой дух и воспринять поездку в рамках отпущенных ей на этом свете испытаний. Но аутотренинг не помогает.

– Да не накладывайте вы на меня, пожалуйста, свои руки! – взрывается она, по-цыгански передергивая плечами. – Если вам некуда их девать – наложите их на себя!

Троллейбус, покачиваясь на ухабах, несется по дороге. Владка пытается усмирить свой дух, в то время как толпа, насевшая со всех сторон, усмиряет ее плоть. Да что они там, размножаются делением, что ли? Их все больше и больше.

– Что ж вы меня так ощупываете? – снова вырывается из темницы ее неусмиренный дух. – Ладно, я уже не в том возрасте, чтобы стесняться того, что снаружи! Но печень, позвоночник, почки… Должно же у меня быть что-то личное?

Троллейбус весело гудит в ответ.

– Извините, – старается отлипнуть от ее спины пристыженный субъект, намертво прижатый к ней человеческими массами.

– Что вы дергаетесь? У вас что-то зачесалось? – добивает его Владка под рев в трибунах. – Так ведь не во всех местах можно чесаться прилюдно!

Субъект выпускает воздух, как проколотый воздушный шарик, и его смывает толпой.

– Ты гляди, какая нежная, – комментирует уже знакомый ей бас.

У Владки такое чувство, как будто она Змей Горыныч о трех головах. И все ее три языка чешутся для ответа. Баса спасает только то, что ей пора выходить. Титаническим усилием воли она загоняет свой мятежный дух в темницу смирения и процарапывается к выходу. Дух молотит в дверь ногами и скверно матерится в самой глубине ее души.

– Вы сейчас выходите? – спрашивает ее сзади дребезжащий старческий голос, дополняя вопрос увесистым ударом по ее спине.

Дух тут же просовывает из-под двери лапу:

– Нет, не сейчас – на остановке!

– Ой, а какая сейчас остановка? – искушает судьбу бабулька.

Владкин дух снова на свободе: дверь взломана, стража перебита.

– Сейчас – никакой, – злорадствует беглый дух. – Сейчас мы едем.

– А какая будет?

Владка не понимает, как можно было дожить до старости с таким любопытством.

– У «Родины», – подсказывает кто-то сзади.

– Вы выходите у «Родины»? – рискуя быть искусанной, допытывается бабка.

– Сами вы уродины! – загробным голосом одержимой бесом произносит Владка, чувствуя, как внезапно отросшие клыки начинают царапать ей губы.

Но тут двери троллейбуса распахиваются. Это спасает старуху. Владка, измятая, изорванная, взбудораженная и недовольная собой, выскакивает на тротуар. Да, это жуткое зрелище. Это жизнь! Еще один день прошел.