Эмир Кустурица. Автобиография - Эмир Кустурица

* * *

Итак, я с нетерпением ждал копии «Амаркорда», как когда-то в Сараеве с рассвета ждал свежих булочек и рогаликов, стоя перед булочной «Ерлагич».

Показ «Амаркорда» был назначен на пятницу, в обычное время (ровно 14.00), в клубе Академии. Я учился уже на втором курсе и был на хорошем счету у преподавателей. Я редко бывал в Сараеве и почти забыл Майю. Казалось, она окончательно исчезла из моей жизни. Даже если иногда по воскресеньям я и думал о ней. Возможно, потому что плохо переносил воскресенья. За исключением любви, свободное время обычно занимало немного места в моем списке важных дел. Это был шрам из моего детства, клеймо социальной жизни в квартале Горица. Поскольку банда мелких тузов, к которой я принадлежал, относилась к досугу с презрением. Мы терпеть не могли хохот в кинозале во время фильмов Чаплина, танцы с девчонками и все эти общественные места отдыха. Мы были похожи на стаю молодых волков, желающих своим поведением доказать, что они не принадлежат к заурядному миру и отказываются следовать сложившимся формам проведения досуга. Мы находились в постоянной боевой готовности, как гайдуки[33].

Уже с четверга меня начинала охватывать паника перед приближающимися выходными. Все разъезжались по домам, и кафе «Славия», заменившее мне кафе «Сеталист», пустело. Единственным живым звуком в общежитии было пиликанье скрипки какого-то студента, готовящегося к экзаменам. Бедный страдалец повторял тысячу раз одну и ту же музыкальную фразу.

* * *

Одновременно с копией «Амаркорда» в Прагу прибыл некий Кера, мелкий вор-карманник из Сараева, известный своей ловкостью обчищать магазины дорогой одежды под носом у продавца. Он также отличался необычным словарным запасом, целым набором собственных выражений. Особенно это касалось специальных эпитетов для крестьян. Когда кто-нибудь спрашивал у Керы: «Как дела, земляк?», он отстаивал свое мнимое аристократическое происхождение, отвечая: «Это я-то твой земляк? Иди к своей деревенщине!» Обычно сараевцы называли тех, кто не относился к городским, пентюхами. В действительности эти городские в большинстве своем представляли собой местную нищету, которая пыталась найти кого-нибудь, кто стоял бы еще ниже ее на социальной лестнице. Кера был оригинальным вором. Он называл крестьян и своих врагов косарями, поскольку они косили траву, а позже ввел в свою разговорную речь термин «колосоед». Когда кто-нибудь оказывался хуже «пентюха», он называл его «колосоед».

* * *

По дороге в Берлин карманник Кера решил заехать в Прагу. Он узнал адрес студенческого общежития в кафе «Славия». Мы решили вместе пообедать.

— Привет, дружище, я в Праге проездом, еду в Берлин. У меня для тебя важная информация, — с ходу сообщил он мне.

Он был последним, кто мог сообщить мне новости о Майе, о которой я думал всю прошлую неделю. Тем не менее заговорил он именно о ней:

— Она влюблена в тебя, старина. Все эти крысы вокруг нее — всего лишь пентюхи, у них нет ни единого шанса. Самая красивая женщина Сараева говорит, что ты единственный чего-то стоишь.

Я принялся красоваться:

— Все это ничего не значит для меня, дружище. Ничего.

— То есть как это — ничего? Почему ничего? Ты же не станешь, как какой-нибудь колосоед, оставлять жемчужину этим олухам!

— Говорю тебе — забудь. Я поставил жирную точку в этой истории. — Поблагодарив его за обед, я добавил: — Мне пора возвращаться, скоро начнется «Амаркорд».

— Что начнется?

В невероятном возбуждении я бросился на улицу, примчался в общежитие, чтобы собрать свои вещи, и, вместо того чтобы пойти на «Амаркорд», решил отправиться в Сараево, чтобы проверить на месте россказни Керы. Как мало мне было нужно! Торопясь к вокзалу «Главни надрази», я размышлял о том, что Кера поднял старый сараевский вопрос, ответ на который содержит элементы экзистенциальной философии. «Где мое место в этой истории?» — должно быть, спрашивал себя Кера-воришка, пока перечислял стервятников, кружащих вокруг Майи.

Я уехал в Сараево с твердым ощущением, что посмотрю «Амаркорд» в другой раз.

* * *

Одуревший от табачного дыма, разбитый от недосыпа, я высадился в Сараеве после двадцати восьми часов дороги. В кафе «Сеталист» я был первым клиентом. Официантка Борка приготовила мне яйцо всмятку, пока я отогревался, сидя на большой печке.

— Я смотрю, большой мир не научил тебя хорошим манерам! Скажи-ка мне, в Праге ты тоже залезаешь верхом на печку? Быстро слезай, ты испортишь мне плиту!

— В Праге давно уже нет этих доисторических печей, отсталая ты женщина! Там повсюду центральное отопление газом, который поступает из Сибири.

— Спускайся, тебе говорю! Она и без тебя поломана!

В бывшей Югославии официанты и официантки, так же как и полицейские, были привилегированной частью населения. У них был самый короткий рабочий день, и почти все они служили осведомителями в полиции. Официантки и буфетчицы, которые по природе своей любят шпионить, в основном выходили замуж за полицейских, и даже если они не фигурировали в списке наемных работников UDBA[34]все равно могли предоставить нужную информацию в качестве простых любителей.

— Должна сказать тебе одну вещь, — продолжила она. — Тебе необходимо знать: Майя встречается с сыном хирурга Василевича. Парень, прямо скажем, так себе. Вот ты мне кажешься настоящим львом!

— Этот Василевич — молодец. Я помню, как он накладывал мне гипс, когда я сломал руку в шестьдесят первом году, неся свой «Титаник», — произнес я, словно эта информация не имела для меня никакого значения.

— Тебе не о чем беспокоиться, между ними нет ничего серьезного, — вмешалась Амела Аганович, которая в ту пору была лучшей подругой Майи и время от времени заходила в «Сеталист». — Она гоняет бедного Василевича за пирожными в квартал Грбавица: ей нравятся «Богемы» и пирожные с кремом из кондитерской «Ядранка». Тебе нечего опасаться, он совсем не подходит Майе.

— Успокойся, Амела, эта девушка меня больше не интересует.

— Да, я знаю. Я сказала тебе это так, на всякий случай…

* * *

Златан Мулабдич, Бад Спенсер[35]кафе «Сеталист», был самым ранним клиентом. Он редко дрался. Это был мужчина с нежной девичьей душой, но он становился опасным, когда приходил в бешенство. Однажды, поколотив двух типов, он дождался, пока приедет «скорая помощь», и помог санитарам погрузить в машину драчунов, отправленных в глубокий нокаут. Свидетели утверждают, что по его щеке стекала слеза, когда «скорая» с воем сирен умчалась в больницу.