Проигрыш - дело техники - Сантьяго Гамбоа

Он так увлекся, что не обратил внимания на свист Эступиньяна, и лишь когда послышались чьи-то голоса и шум открываемых ворот гаража, бросился в помещение, где горел фонарь, и погасил его. Потом вернулся в кубрик с инструментами и спрятался за штабелем коробок. Катер дернулся, и Силанпа понял, что его прицепили к автомобилю и куда-то увозят. Он принялся лихорадочно перебирать варианты. Оставаться в катере рискованно. Выпрыгнуть и начать преследование? Еще опаснее — ведь, несмотря на тяжелый прицеп, машина едет довольно быстро.

Перебравшись в рулевую рубку, он осторожно выглянул в застекленный лючок и увидел широкую улицу. Окраина Тунхи. Высунувшись еще побольше, посмотрел на шоссе: позади, за пассажирским автобусом, изо всех сил пыхтел грузовичок Пуэрко Эспина.

Эступиньян и Абучиха следуют за ними!

Спустя пару часов дорога сделалась более извилистой, на ней стали чаще попадаться ухабы и выбоины. Силанпа был уверен, что их пункт назначения — турецкие бани «Земной рай», и теперь его заботило лишь одно: как бы незаметно ускользнуть из катера, при этом не выпрыгивая на ходу. Внезапно движение прекратилось. Силанпа опять спрятался в кубрике с инструментами и затаился. Сердце бешено колотилось.

Но ничего не происходило, никто не поднимался в катер. Выждав минут двадцать, он решил, что пора.

Снова выглянул через люк и первое, что увидел — голубой «мицубиси». Осмотревшись, узнал зернохранилище, в котором побывал вместе с Эступиньяном. «Уньон», кажется? Да, точно! Он спрыгнул на пол и мгновенно спрятался за мешками с мукой. Оттуда ему была видна группа людей в служебном помещении.

— В любом случае уже все готово! — донесся голос Сусан Кавьедес.

— Сусан, ради бога, не будь такой безжалостной. Порой мне становится рядом с тобой страшно, — ответил ей какой-то мужчина.

— Ничего страшного в этом нет, просто мы должны быть уверены!

— Ладно, делай что хочешь.

— Как раз это мы уже и делаем, не видишь разве?

Все ушли. Силанпа еще чуть-чуть переждал за мешками, а потом подкрался к воротам и выскользнул на шоссе. Прошагав за два поворота, он увидел стоящий под деревом грузовик.

— Здорово перепугались, сеньор журналист? Ну, что там?

— В катере находится контейнер, в котором перевозили труп. Я взял песок на анализ и оторвал кусочек от пластикового мешка.

— Однако это не дает нам ответа на вопрос, кем был толстяк с палкой в заднице и почему его убили. — Эступиньян задумчиво потер подбородок.

— Не все сразу.

Когда мне исполнился двадцать один год, сеньоры, или, по местному выражению, двадцать один апрель, я вдруг осознал, что юноша, выросший на меде и мелькоче и получивший воспитание на рыночной площади, превратился во взрослого мужчину, и жизнь предоставляет ему возможность самому строить свое будущее, иными словами, класть кирпич за кирпичом, один поверх другого, и возводимая им стена не рухнет под первым же порывом ураганного ветра. Мои бабушка и тетушка сперва никак не могли смириться с тем, что их внук и племянник посвятил себя служению закону и гоняется по улицам за бандитами, но очень скоро их добрые души преисполнились гордостью оттого, что я вершу правое дело, и обе старушки усердно поощряли меня, угощая сладостями и прочими яствами, то есть в наиболее доступной им форме изливали свои чувства, да простит их господь! Если придерживаться хронологической последовательности, то поначалу я выполнял миссию блюстителя общественного порядка в Барранке, но очень скоро меня перевели в столицу, и тогда стали явью с детства хранимые в памяти образы, возникавшие при виде поезда из Санта-Марты или автобусов на шоссе, и глубоко печалившие сердце ребенка своей предопределенностью, поскольку наступил день, серый и дождливый, каким и подобает быть дню судьбоносной разлуки, когда я и в самом деле поднялся в железнодорожный вагон и еще долго висел на подножке, дабы между рыданиями прощальными взмахами руки послать последний привет двум женщинам, меня взрастившим. Как вы сами знаете, сеньоры, нет ничего грустнее расставания с самыми дорогими и близкими существами, и так велика была моя печаль, что, подобно вратарю, пропустившему четыре гола подряд, я ощутил поистине зверский аппетит. Не прошло и двух часов с начала путешествия, как я умял целую сумку мекато, заготовленного для меня благословенными сеньорами с целью удовлетворения потребности в пище в первые дни моей одинокой жизни в столице.

Приезд в Боготу, главный город нашей родины, стал для меня, жителя провинции, событием не менее значительным, чем даже присяга на знамени, особенно если учитывать мою страсть ко всему, что символизирует отечество. Увиденное преисполнило меня восторгом и чувством гордости. Как дисциплинированный полицейский я строго выполнял предписания и распорядок службы в бригаде, но каждую свободную минуту отдавал прогулкам по городу, покрываясь испариной от великолепия и протяженности его улиц. Первый удар ниже пояса я получил, открыв для себя продукт питания, несуществующий в Барранке, и таким образом воистину отведав запретный плод, а именно — хот-дог! Мне никогда не доводилось пробовать ничего подобного, и скоро его вкус и новизна закабалили меня. От хот-дога до гамбургера один шаг, и когда он был сделан, опасность возросла до предела. Я, бывало, говорил себе: «Как только умудряются эти чертовы гринго изобретать жратву, от которой невозможно воздержаться!» Не знаю, задумывались ли вы, но обратите внимание и простите, если уже заметили, что этот корм больше всего любят колумбийские дети, хотя наши традиционные блюда из риса, мяса, картофеля, а также разнообразные салаты не менее вкусны и питательны. Хорошо известно, что ребенка трудно усадить за стол и заставить нормально поесть, однако хот-дог, гамбургер или «брауни» он слопает за милую душу! И тут я в очередной раз возвращаюсь к нашей теме и с глубочайшим раскаянием признаюсь, что, приехав из провинции в полную соблазнов столицу, повел себя, как неразумный малолетка. Я оказался плохо подготовленным к противостоянию этим изощренным продуктам пищевой промышленности, и поглощал хот-доги один за другим, сначала просто с горчицей, потом с гавайским соусом, чувствуя, как душа моя избавляется от грусти ли, страха или радости у лотков в парке Лоурдес, когда, облизывая кончики пальцев, я говорил продавцу: «А ну-ка, еще штучку, да на пробу лучка побольше!»

Силанпа переговорил по телефону с Пьедраитой, а после попросил Абучиху подбросить его к лаборатории судебной экспертизы.

— Знаю, что поздно, но дело серьезное, — сказал ему Силанпа.

— Знакомая фраза, обычно ее слышишь от капитана, — заметил Пьедраита, застегивая халат. — Ну давайте, что вы там привезли?

Он внимательно осмотрел обрывок пластикового мешка, рассыпал песок на листе бумаги.

— Слышал, вам вчера машину попортили. Вы что, написали разоблачительную статью о мафии?

— Нет, Пьедраита. Камень брошен не с того края.

— Разве наш капитан не собирается защитить вас?