Нас украли. История преступлений - Людмила Петрушевская

Тыкала ему соском в губы, засовывала поглубже.

Не умеет, разучился.

Как же он будет жить? Как его там кормили, в роддоме? Из бутылочки с соской. Все лилось ему свободно, не надо было трудиться.

Придется сцеживаться и поить его тоже из соски. О, горе.

Много молока пришло, стояло без выхода, толкалось, рвалось наружу.

— Ну? Ну соси, Вася!

Вздохнула и стала вытягивать сосок из его вялого ротика, и вдруг на последней секунде маленький схватил губами ускользающее сокровище и втянул в себя. Вдруг засосал, да как! Торопливо, жадно. Алина чуть не взвыла от боли. Как защемили грудь зверски, с ужасной силой.

Не МОЙ.

Или МОЙ?

Но когда он отвалился, сонный, с каплей молока под носом, Алина вдруг в первый раз за много времени улыбнулась:

— Молодец, Вася.

Почему Вася?

Господи, вот счастье-то! Счастье — это когда несчастье уходит. Ребенок пожрал. Грудь опустела.

И она поставила его стоячком, уместила его подбородок на свое плечо, чтобы малый отрыгнул, как учили в роддоме.

Через несколько минут Вася сделал «пфф». Воздух вышел. Можно класть его спать.

Как бы не так! Разорался!

Но мы тебя баловать не будем, Вася. Ори, устанешь и заснешь. А то быстро поймешь: стал орать — значит, возьмут на ручки.

Нет. Воспитывать надо именно сейчас. Так было написано в книге у доктора Спока.

Которую нам дала Маша. Эх, Маша, Маша…

Тихо! Тихо, Вася. В роддоме тебя не больно брали на руки.

Орал как резаный.

Понятно, молоко не то, чем его обычно поили. Поили разведенным порошковым. Потому он так и исхудал. А моим молоком кормили кого-то еще…

В половину девятого прибежал ЭТОТ.

Вася корчился. Вопил.

Алина сидела рядом, читала книгу академика Лихачева (взяла в университетской библиотеке).

— Что мы плачем? — спросил Сергей.

— Да вот, не знаю.

— Он ел?

— Ел.

— Надо будет весы, бабы сказали. Можно достать в прокате. Сколько съедает. Не голодный ли.

— Ладно.

Побегал, что-то поставил жарить. Опять яичница у него, наверно.

— Вы ели? — крикнул.

— Нет.

Слава Богу, мы на «вы».

Застучал чем-то. Опять явился:

— Что же он плачет-то?

Неловко взял его на руки.

Вася немедленно, как выключили радио, заткнулся.

— А? — обрадованно сказал ЭТОТ. — Ну? Папа пришел? А? Серого увидел? Зайца нашего увидел? Папа Серого увидел? Реву увидел? Мальчишку-пальтишку моего?

И т. д.

С кухни пополз запах пригорелого.

— Ах ты…

С ребенком на руках метнулся на кухню.

Алина вдруг всплакнула.

Это было то, что должно было быть в жизни Алины…

Спальня, кроватка, Вася и его папа, Автандил, с Васей на руках… Об этом она мечтала, что у нее будет Автандил и Вася.

Вот как, волшебным образом, их квартира, спальня и кроватка с Васей. И Автандил его носит на руках…

— Так!..

Явился с Васей.

— Подержите, пожалуйста.

Взяла. Вася молчал.

Класть его в кроватку нельзя, разорется.

Алина с Васей на руках продолжала читать своего Лихачева. Скоро писать курсовую.

Завтра надо съездить в роддом за бюллетенем. А! Получить декретные. У нее будут свои деньги! Пробегать по магазинам…

Достать белье, самое главное. Васе погремушечку.

Васька тихо дышал, как котенок. Мордочка довольная. Будда такой. Рот красивый, классической формы. Маленький Антиной. Господи, до чего же хорош!

А как завтра съездить? С Васей не съездишь. Слишком мал для таких прогулок по городу.

То есть сегодня был последний свободный день в жизни, да? Все время потом Вася будет при тебе? Ни единой минуты?

Да. Не оставишь. Все.

Ну ладно.

У кабинета главного врача роддома опять эта стоит в предбаннике, мать той, которая умерла, и стоит не уходит, торчит рядом со столом секретарши.

Секретарша:

— Нет ее. Уехала в здравотдел.

— А когда будет?

— Завтра приходите. А кто вас пропустил?

В этот же миг около секретарши на столе оказываются запечатанные духи, какое-то иностранное название.

— Фиджи, Фиджи.

— Ой! Это мне?

— Вам, вам.

— Ойи…(так и произнесла, длинно). — Ойи…

Убрала в ящик.

— Маленький пустяк, но головная боль. Мой зять, муж моей дочери, которая умерла… ну вы знаете…

— Ойи… Конешшно.

— Мы приехали из-за границы на похороны.

— Ойи…Ну я не знаю прям… Ужжис.

— Да. Он в панике куда-то потерял справку о рождении… Похороны, бегает… Могут нам выдать дубликат?

— Конешшна… Ойи, ну не маагу… Ужжис…

— Будьте так добры. А вашей главврачу мы, так и быть, не скажем.

Елена Ксенофонтовна лежала в подушках и кормила малыша из бутылочки.

Рядом стояли, склонившись, две бабушки — армянская, Ерануи Асламазовна, и русская, мама Леночки, Элеонора Анатольевна.

Ерануи приговаривала:

— У ти… золотой! Дорогой! Как он кушает! Кушай-кушай! Гриша-джан! Вылитый отец! Отец тоже хорошо кушал!

Элеонора же Анатольевна отвечала уже который раз:

— Да плохо он ест. Норма пятьдесят грамм, а он высасывает хорошо если тридцать.

Ребенок поел, тут же заснул. Бабушки поволокли его к весам.

— Отрыгнул!

Общая паника.

— Переодеть надо! Мокрая распашонка.

Елена Ксенофонтовна:

— Ой, дайте его мне!

Элеонора Анатольевна:

— Лежи! Ты утомлена после родов! После родов у меня было такое кровотечение! Вся заливалась! Полтора месяца как кабан резаный кровила! Но кормила грудью! Выкормила тебя до годика! Еле оторвала! Но нельзя было не кормить, потому что все было заражено, проклятый Челябинск. И все-таки ты выросла здоровенькая! И смогла родить! Благодаря моему молоку!