Меч Господень - Эдуард Байков

Одетый в элегантный костюм мужчина в темных очках толкнул дверь под обшарпанной вывеской и, переступив через порог, очутился в относительной прохладе полутемного бара. Воздух внутри был пропитан запахами никотина, крепкого мужского одеколона и пота. Множество полупьяных мужчин и такое же количество раскрашенных девиц легкого поведения занимали все свободные места. В темных углах бара о чем-то перешептывались подозрительного вида типы.

Привыкнув к полумраку и оглядевшись, новый посетитель направился прямиком к бармену. Он о чем-то спросил его, в ответ тот молча указал кивком головы. Незнакомец не спеша подошел к столику, за которым в одиночестве восседал, уронив голову в ладони, надравшийся в стельку Быков.

– Послушайте, – обратился к нему мужчина в темных очках, – я хотел бы поговорить с вами.

Тщетно, с тем же успехом он мог повести диалог с любым неодушевленным предметом, например, столом, на котором покоилась голова спящего. Он громче повторил свою просьбу и вновь безрезультатно. Тогда он принялся трясти за плечо погрузившегося в пьяную дремоту Быкова до тех пор, пока не заставил того очнуться. Быков приподнял голову и мутным взором осоловело уставился на незнакомца.

– Что тебе нужно? – наконец, подал он голос.

– Вы – Руслан Быков?

– Ну… и что же? – сиплый тон пьяницы мог привести в замешательство кого угодно, но только не его собеседника.

– Меня зовут Эмиль Кареев. Нам нужно поговорить.

– Говори.

– Здесь не совсем удобное место, – Кареев огляделся по сторонам, – если вас не затруднит, мы могли бы отправиться в мой офис и побеседовать там.

Некоторое время Быков бессмысленно глядел в упор на терпеливо ожидающего ответа Кареева, мучительно пытаясь сообразить, за каким лешим тот приперся сюда, затем тряхнул своей нечесаной головой и осклабился в глупой ухмылке.

– Если тебе что-то нужно от меня, угости выпивкой.

– Договорились, у меня в офисе припасена пара бутылок.

– Ну, вот и лады.

Быков тяжело поднялся с места и, пошатываясь из стороны в сторону, направился к выходу вслед за Кареевым.

Контора Кареева находилась в получасе ходьбы от покинутого ими бара, но Быкова влекло сильное желание опохмелиться, денежные запасы у него были на исходе. Поэтому он без единого упрека последовал за своим попутчиком до дверей высотного здания, в котором, судя по многочисленным вывескам перед входом, располагалось множество служб и организаций.

Они поднялись на седьмой этаж, Кареев отпер дверь своего кабинета и пропустил вперед успевшего немного очухаться от алкогольного дурмана Быкова. Кабинет был просторен и чист, с множеством расставленных по стеллажам книг. Проходя мимо настенного зеркала, Быков успел разглядеть в нем свое отражение. И увидел в нем пугало. Всклокоченные волосы, мешки под покрасневшими глазами, с недельной щетиной и в неопрятной, прожженной в нескольких местах сигаретным пеплом одежде, он был похож на бродягу, проходимца. Весь его внешний вид говорил о том, что это вконец опустившийся человек. Ему вдруг стало неловко рядом со своим элегантным спутником в его опрятном кабинете. Это окончательно отрезвило его.

– Пожалуйста, располагайтесь, – указал гостю на кресло, казалось, совершенно не обращавший никакого внимания на его внешность хозяин комнаты, – сейчас я угощу вас отличным вином.

– Послушайте, Эмиль, – глухо произнес смутившийся Быков, – я пошутил насчет выпивки. Ничего не нужно. Я и так стал перебирать в последнее время. Говорите о вашем деле, я готов выслушать.

Кареев внимательно посмотрел на бледного с похмелья Быкова и кивнул головой.

– Что ж, прежде всего я хотел бы сообщить вам, что занимаю пост директора в Исследовательском центре «Пангея».

Быков удивленно приподнял брови.

– Первый раз слышу, – пробормотал он.

– Да, организация наша появилась не так давно и существует за счет дотаций нового правительства и пожертвований частных лиц. Кстати, активную поддержку со стороны властей оказал ваш покойный друг, профессор Жилин, сразу же заинтересовавшийся нашим проектом. Организация призвана заниматься поиском средств, способных предотвратить неуклонно надвигающийся крах на Земле. Ибо мы твердо убеждены в том, что человечество в данное время зашло в тупик, из которого возврата назад уже нет. Либо прорыв вперед, но каким именно путем – этого мы пока не знаем, либо всеобщая гибель от того или иного фактора, а то и от целого комплекса причин.

Немного помедлив, он продолжал:

– Теперь, что касается конкретно вас. Я, конечно, знаком с работами профессора Жилина и его ассистента, то есть вашими, касающимися интересующей наш Центр темы. Тем более что лично вас мне порекомендовал мой хороший знакомый в коалиционном правительстве, ваш друг Петр Осин. При его же содействии ваши с Жилиным труды и материалы сотрудники правительства передали мне.

Кареев поднялся из-за стола, пересек кабинет и подошел к окну, где некоторое время молча стоял, глядя на розовеющую полоску горизонта на западе. Затем повернулся к ожидающему продолжения его монолога Быкову.

– Поверьте мне, Руслан, вы нужны нам с вашим-то складом ума, с вашим опытом и судьбою. Вы именно тот человек, которого мне, как руководителю нашего небольшого коллектива, как раз и не хватало. Считайте, что я принял это решение чисто интуитивно, руководствуясь своим предчувствием и теми данными, что я почерпнул о вас и вашей деятельности в прошлом. То, что вы праздно провели эти полгода после возвращения к жизни, я объясняю вполне нормальной реакцией на все происшедшее с вами. Тем более, нельзя сбрасывать со счетов потерю вами памяти. Одним словом, я предлагаю вам сотрудничество в рамках нашей организации. Подумайте, времени для этого у вас достаточно. И прошу вас, не спешите с отрицательным ответом.

Кареев снова отвернулся к окну, предоставив Быкова на некоторое время самому себе. Противоречивые чувства боролись в этот момент в молодом человеке. С одной стороны лень, душевная апатия и выработавшееся в нем за последнее время безразличие ко всему тянули его назад к праздности и выпивке. Но что-то новое, а скорее, давно забытое старое, вдруг проснулось в нем, и с удвоенной силой, пульсируя во всем его существе, потянуло к людям, к творчеству, к новым делам и свершениям во имя того высшего и светлого, что изначально было присуще его характеру, его индивидуальности и душе.

Неожиданно его сознание очутилось в какой-то иной реальности, представляющей собой серую пелену, сквозь которую до его слуха проникали самые разнообразные обрывки чьих-то фраз и речей. Он попытался различить в них хоть какой-нибудь маломальский смысл.

«Выдай его нам, выдай!» – кричало множество злобных голосов.

«Ecce Homo!» – возразил им кто-то сильный и грубый.

Вдруг все перекрыл мягкий и добрый, с некой затаенной грустью голос, молвивший: «Вас мир не может ненавидеть, а Меня он ненавидит, потому что Я свидетельствую о нем, что дела его злы».