Доза красивого яда - Келси Клейтон

который в итоге окажется с ней, будет счастливым сукиным сыном, но это буду не я. Как только она избавится от этого образа меня, который сложился у нее в голове, она будет двигаться дальше и в конце концов выйдет замуж за какую-нибудь рок-звезду или миллиардера.

Но это не значит, что это не будет действовать мне на нервы.

Я бездумно покусываю нижнюю губу, все еще ощущая ее там. Это гребаная пытка. Хотел бы я винить прошлую ночь в том, что был пьян, но я был совершенно трезв. Единственная причина, по которой я вышел на крышу, — это выкурить сигарету после того, как проснулся, чтобы отлить, и мне следовало оставить все как есть. Когда я впервые услышал, как она вылезает из своего мансардного окна, я подумал, что она снова собирается улизнуть. Не похоже, что она может просто так выйти за дверь в три часа ночи. И, честно говоря, когда Мали спала в ее комнате, я задавался вопросом, ради кого она могла тайком уходить. Но вместо этого она поднялась на крышу и лежала там, глядя на звезды.

Я должен был притвориться, что не замечаю ее — вернуться в дом и заставить себя снова уснуть — но когда я в последнее время поступал правильно, когда дело касалось ее? Как и в прошлый раз, меня потянуло к ней, как мотылька на пламя. И, как и в прошлый раз, я ничего не мог с собой поделать.

Теперь я не знаю, что делать дальше.

Воспользовавшись перерывом, я выхожу из гаража и направляюсь в дом в поисках выпивки. Я беру пиво из холодильника и открываю его. Ледяная жидкость освежает, когда скользит по моему горлу. Я прислоняюсь к стойке и подолом рубашки вытираю пот со лба.

— Какого хрена ты делаешь? — Обвиняющим тоном спрашивает Девин.

Мои брови хмурятся. — Делаю перерыв?

— Не это, придурок, — рявкает она. — Ты поцеловал Лейкин? Ты знаешь, что она чувствует к тебе. О чем, черт возьми, ты думал?

Ну и черт. — Я не думал, — признаюсь я со вздохом. — Было поздно, и мы были на крыше, смотрели на звезды, и это просто случилось.

— Какая крыша?

— Крыша дома Лейкин.

Мы стоим совершенно неподвижно, оба выглядим смущенными, пока не раздается щелчок.

Я съеживаюсь, когда выдыхаю. — Ты говорила о вечеринке, не так ли?

Поджав губы, она подходит ко мне и запрыгивает на стойку. — Значит, ты поцеловал ее дважды.

— Да.

Это не ложь. Я поцеловал ее всего дважды. Она просто не знает, что еще мы делали, и я планирую так и оставить. Чем меньше людей знают, тем лучше.

— Итак, она тебе нравится или что-то в этом роде? — Спрашивает Дев, слегка ударяя ногами по шкафу.

Я опускаю голову. — Это не имеет значения. Кэм перерезал бы мне горло только за то, что я так на нее смотрел.

Она хихикает. — Ладно, во-первых, это не ответ. И, во-вторых, ты не знаешь этого наверняка. Он мог бы тебя удивить.

— Он мог бы также сказать мне, что меняет имя на Эдгар и становится буддистом-веганом, но шансы на то, что это произойдет, невелики.

Закатывая глаза, она наклоняется, чтобы подтолкнуть меня плечом. — Я серьезно. Ты бы убил его, если бы он захотел встречаться со мной?

Как законченный лицемер, я поворачиваю голову в сторону сестры. — Тебе лучше, блядь, начать говорить, и немедленно.

Ее руки поднимаются в защиту. — Полегче, Куджо. Это был всего лишь гипотетический вопрос. И ты ответил неправильно, так что забудь, что я что-то сказала.

Видишь? Вот что я имею в виду. Я придурок. Лицемерный кусок дерьма, которому нечего делать рядом с ней, не говоря уже о том, чтобы быть в ее постели. Если Кэм когда-нибудь узнает, что мы сделали, я не буду винить его за то, что он разорвал меня на части и использовал части моего тела в качестве декора на Хэллоуин.

— Ты даже не хочешь попробовать поговорить с ним об этом? — спрашивает Дев через несколько минут.

Я смотрю на нее так, словно она сошла с ума. — Ты хочешь остаться единственным ребенком в семье?

Она хихикает. — Нет, но Лейкин не заслуживает того, чтобы с ней играли, так что, либо будь мужчиной, либо отвали, потому что, если ты причинишь ей боль, я буду вынуждена тебя ударить.

Спрыгнув вниз, она возвращается в свою комнату, но ее слова звучат в моей голове еще долго после того, как она ушла.

Моя надоедливая младшая сестра права — Лейкин не заслуживает того, чтобы с ней играли. Она не заслуживает ничего из того дерьма, через которое я заставил ее пройти в последнее время.

Как я уже сказал, она не в моей лиге.

Солнце уже начинает садиться, когда я добавляю последние мелкие детали к форме доски. Прохладный ветерок дует через открытую дверь гаража, но это не останавливает пот, стекающий с моего лба. Если мне удастся уговорить Марка закрыть магазин серфинга завтра, я, возможно, смогу получить смолу для одной стороны к завтрашнему вечеру.

Отрывая взгляд от доски, я вижу джип Кэма, въезжающий на подъездную дорожку. Он выскакивает, а затем громко хлопает дверью, и моя жизнь начинает проноситься у меня перед глазами.

— У меня есть к тебе разговор, — говорит он, подходя ко мне.

Да, это оно.

Это момент, когда я умру.

Думаю, все в порядке. Не совсем так, как я себе представлял, но я прожил довольно приличную жизнь. Хотел бы я, чтобы мне исполнился двадцать один год, но это то, что есть.

Я откладываю шлифовальный круг, чтобы инстинктивно не пытаться защититься, и высоко держу голову. Что бы он ни собирался со мной сделать, я это заслуживаю.

Но когда Кэм подходит достаточно близко, все, что он делает, это вручает мне расписание игр на следующую неделю и список того, что нам нужно потренировать до этого.

Это из-за хоккея?

— Мог бы предупредить меня, что ты собираешься пропустить тренировку, — рычит он. — Тренер заставил нас всех кататься на коньках до потери сознания. Сказал, что в последнее время мы недостаточно усердно работали. И твоей заднице пришлось пропустить это.

О, слава Богу.

Я был уверен, что я живой мертвец.

— Черт, извини, — говорю я ему. — Работал над этим весь день. Думаю, я просто отключился. Хотя я не жалею, что пропустил тренировку, потому что это звучит жестко.

Он бросает мне средний палец. — Мудак.

Я смотрю, как он подходит к доске, осматривая ее так, как это сделал бы только опытный серфер. Он присаживается на корточки, чтобы посмотреть на тонкий изгиб, и проводит по нему рукой.

— Она будет охренительной.

На моем лице