Манускрипт - Анастасия Андрианова

– Вот, Али, возьми за помощь. В знак нашей с Липучкой признательности. Это смородиновый сидр. Моя матушка готовила. – И Дрей протянул Алиде бутылку, завернутую в серую бумагу.

Алида сначала поколебалась, но потом приняла подарок. Может быть, ей еще придется с помощью сидра налаживать с кем-нибудь отношения в Птичьих Землях. Ну, или сама выпьет, если совсем не останется надежды отыскать бабушку.

Спрятавшись в дальнем углу судовой столовой, она подкрепилась гречневой кашей с кусочком масла. И очень вовремя: едва Алида вновь натянула шарф до глаз, как в кают-компанию вошли капитан Пристенсен, Ханер и еще трое незнакомых мужчин. Капитан, заметив Алиду, уверенным шагом подошел к ее столу и присел рядом.

– Пора за работу, Алид. В третьей каюте мы разместили Корнитуса. Старик раньше водил дружбу с Магистрами и научился у них кое-каким фокусам, которые помогут нам в поисках. Но язвы на ногах сильно ему досаждают. Он не сотворит волшебство, если будет страдать от боли. Помоги ему, травник.

Алида вгляделась в серые глаза капитана, которому было чуть больше сорока на вид, его каштановые волосы густо усеяла седина, отчего они стали похожи на сахар, смешанный с корицей, который Алида любила добавлять в теплое молоко. Интересно, он так же любит своего учителя, как она – бабушку? Так же жаждет найти его, расколдовать, успокоить? А если не удастся, то согреть птичку за пазухой, пригладить растрепавшиеся перышки, прошептать, что скоро все наладится. Наверное, каждый на «Волчьей пасти» мечтал об одном. Найти, разобраться, помочь. Жалко, что нельзя спросить Ханера, какими ветрами его занесло на судно. Жалко, что нельзя спросить капитана, достались ли им в тягостное наследство страницы книги.

Она вошла в третью каюту, наступив на деревянный порог, и чуть не свалилась с ног от тяжелого запаха болезни, окутывающего комнату, словно ядовитый болотный туман. На единственной постели лежал старик, разметав длинные желтоватые волосы по подушке. Алида оставила дверь открытой, чтобы пустить хоть немного соленого воздуха внутрь, и подошла к больному, жалея, что не может ни о чем его расспросить, не выдав себя.

Лоб старика был горяч, будто чайник, душный пот обволок его худое тело, но темные глаза смотрели ясно и проницательно. У Алиды по спине пробежало несколько мурашек, захотелось снять пальто, тяжелое и жаркое, мешающее свободно двигаться. Она многозначительно посмотрела на старика, прося разрешения взглянуть на его язвы, и он едва заметно кивнул головой.

Алида откинула шерстяное одеяло и едва не задохнулась от смрада гниющей плоти, который поднимался от худых, синюшных, изъеденных багровыми язвами ног старика. Она с первого взгляда поняла, что тот несчастный пучок чабреца да тысячелистника, которые лежали у нее в сумке, будут здесь бессильны. Злоба на капитана волной залила ее душу: как можно было брать на борт больного старика, не подумав о необходимых снадобьях?

Она нагрела над свечой воду с травами, и воздух в каюте зашевелился, расправил крылья, наполнился ароматами жизни, такими до слез горькими и резкими, но приятными. Судно сегодня качалось сильнее, чем вчера, перемешивая душный воздух. Осторожно, стараясь не расплескать, Алида поднесла отвар к старику и намочила им тряпицу, чтобы омыть его ноги. Она дышала через рот, чтобы не так чувствовать запах болезни. Бабушка учила ее, что для травницы важно научиться не впитывать в себя беду, не замечать смрада и уродства, не представлять, что чувствует больной, а лишь спокойно, с холодной головой подбирать нужные травы и выполнять необходимые действия. Для Алиды это было почти что волшебством, которое она пока до конца и не усвоила. Она всегда жалела больных. И всегда ее сердце сжималось при виде того, что недуг может сделать с таким хрупким человеческим телом.

Вот и сейчас ее уже начало подташнивать, то ли от запаха, царившего в каюте, то ли от качки, ставшей причиной постоянной головной боли. Алида уже поняла, что ненавидит море. Ей было тоскливо без милых деревьев, и сердце сжимало тисками, когда вместо прекрасных лесов она видела только чужую, враждебную пустыню цвета стали. Большая Вода напоминала ей спину какого-то исполинского зверя, на хребте которого и раскачивалась их шхуна с надутыми парусами, готовая вот-вот наклониться так сильно, что борт зачерпнет воды. Узнать бы, сколько еще будет длиться это мучение.

Старик застонал, когда она принялась омывать травяным отваром его багровые влажные язвы. Алиду затошнило сильнее, и она принялась глубже вдыхать ртом воздух, сдерживая подступающий спазм. «Что же я за травница такая, которая не может выдержать вида ран?» – злилась она на себя. Симониса, должно быть, даже не морщилась, исцеляя самых тяжелых больных.

Судно тряхнуло, подбросило на волнах, как бумажный кораблик в весеннем ручье, голову Алиды сжало крепким обручем боли, тошнота вздыбилась к самому горлу, и она, не в силах больше сдерживаться, выбежала из каюты и бросилась к краю борта. Съеденный завтрак оказался в воде, чем вызвал восторг круживших над шхуной чаек. Алиде стало легче, она постояла еще немного, подставив лицо колючему ветру и тяжело дыша. Длинный шарф, который она держала в руке, волочился по палубе.

Мурмяуз подошел к хозяйке и принялся тереться лбом о ее лодыжки.

– Ты не голодный, малыш? Будешь бараночку? – заворковала травница и взяла кота на руки, прижимая любимца к груди. Мурмяуз в ответ прильнул к ней, мягкий и доверчивый. Алида развернулась лицом к палубе и с ужасом поняла, что приключилась настоящая катастрофа.

Она стояла без шарфа на лице, в расстегнутом пальто, и ветер трепал полы платья с цветочным узором. Капюшон сполз, и ее длинные спутанные волосы рассыпались по плечам и спине, словно космы русалок с картинок в ее книжке. А напротив, у выхода из кают-компании, стояли семеро членов команды шхуны и, раскрыв рты, смотрели на Алиду. Кто-то гадко присвистнул.

Один из матросов толкнул другого локтем в бок:

– А ты взгляни, травник-то ничего! Вылечишь меня, малышка?

Сердце Алиды ушло в пятки. Как она могла допустить такую оплошность? Наивная дурочка… Она крепче прижала к себе Мурмяуза и свою сумку, хватаясь за них, как утопающий за пробковый круг. Среди матросов был и Ханер: стоял и криво ухмылялся, как остальные. Ничего не говорил им. Не пытался ее спасти.

Алида пискнула и бросилась бежать. Шарф предательски обвился вокруг ног, и она грузно повалилась на палубу, больно ударившись подбородком. Послышался мерзкий мужской гогот.

– Давай я тебя подниму и согрею в своей каюте, – сказал моряк в охотничьей куртке, которого Алида видела играющим в кости в первый день прибытия на шхуну. – Да что мелочиться, мы все тебя согреем, мы парни добрые!

Алиде было невыносимо противно слушать их хохот, особенно когда оглянулась и поняла, что Ханер веселится вместе со всеми. Охотник подбежал к ней и рывком поставил на ноги, нагло разглядывая ее с головы до ног. Алида зашипела и дернулась, но могучие руки держали слишком крепко.

– Ну чего ты нас боишься, милашка? – оскалился матрос. – Пойдем к нам, тебе понравится.