Огненный крест - Диана Гэблдон

с мальчика глаза, словно тот был бомбой, готовой взорваться, как тот опал.

Джейми понял свою ошибку.

— Черт, — прошептал он, побледнев.

— Плохо, деда! — с упреком посмотрел на него Джемми. — Это плохое слово, да, мама?

— Да, — ответила Брианна и сердито глянула на Джейми. — Придется дедушке вымыть рот с мылом, правда?

У Джейми был такой вид, как будто он уже наелся мыла — и очень едкого.

— Правда, — ответил он и откашлялся. Краска с лица полностью исчезла. — Я должен извиниться перед леди. — Джейми церемонно поклонился мне и Брианне. — Je suis navré, Madames. Et Monsieur[126], — добавил он, обращаясь к Роджеру. Тот едва заметно кивнул, не сводя глаз с Джемми, хотя веки его были опущены и он старательно скрывал любое выражение эмоций.

Круглое личико Джемми при этом выражало полный восторг, как это бывало всегда, когда в его присутствии говорили по-французски, и — к чему, видимо, и стремился Джейми — он сам поспешил добавить пару слов на прекрасном языке искусства и рыцарства.

— Frère Jacques, Frère Jacques…[127]

Роджер посмотрел на Бри, и что-то проскользнуло в воздухе между ними. Он наклонился и взял Джема за другую руку, перебивая его песенку.

— Ну что, малыш, умеешь так делать?

— Frère… Что делать?

— Посмотри на дедушку, — показал Роджер на Джейми, и тот, сделав глубокий вдох, быстро высунул язык и свернул трубочкой.

— Можешь так? — спросил Роджер.

— Конечно, — просиял Джемми и высунул язык. Плоский.

Все одновременно выдохнули. Не заметив этого, Джемми подобрал ноги и повис на руках Роджера и Джейми, а потом вновь встал на пол и повторил свой изначальный вопрос.

— У деда есть яйца? — спросил он, дергая папу и дедушку за руки и запрокидывая голову, чтобы посмотреть на Джейми.

— Да, дружок, есть, — с иронией ответил Джейми. — Хотя не такие большие, как у твоего папы. Идем уже.

Джемми повис между ними, как обезьянка, подтянув колени к подбородку, и под звуки его незамысловатой песни Роджер и Джейми вытащили малыша наружу.

Глава 110

Тот, кто жаждет крови

Я раскрошила руками сухие листочки шалфея, и они серо-зелеными хлопьями упали на горящие угли. Солнце висело над каштанами, но небольшое кладбище уже накрыла тень, и костер горел ярко.

Мы впятером собрались вокруг гранитной глыбы, которой Джейми отметил могилу незнакомца. «Нас было пятеро, и мы выложили диаграмму с пятью оконечностями», — писал он в дневнике. Мы единодушно решили, что это не только ради человека с серебряными пломбами, но и ради его четырех неизвестных напарников, а еще ради Дэниела Роулингса, чью новую, и последнюю могилу устроили под рябиной неподалеку.

От небольшого чугунного котла поднимался бледный ароматный дым. Я взяла и другие травы, но знала, что для тускарора, чероки и могавков шалфей был священным растением, чей дым считался очищающим.

Растерев можжевельник меж пальцев, я тоже бросила его в костер, а затем добавила руту душистую, которую еще называли благодать-травой, и розмарин — на память.

Вечерний ветер шелестел листвой, а сумерки подсветили серый дым, сделав его золотым. Он поднимался все выше и выше к небосводу, где его ждали едва заметные звезды.

Джейми задрал пламенно-рыжую голову — такую же яркую, как костер у его ног, — и посмотрел в сторону запада, куда улетали души мертвых. Он тихо заговорил на гэльском, но мы понимали — слова всем нам уже были знакомы.

Ты возвращаешься этой ночью в свой дом зимы,

В свой дом осени, весны и лета,

Ты возвращаешься этой ночью в свой вечный дом,

В свое вечное ложе, в свой вечный сон.

Спи сном семи звезд, брат мой,

Спи сном семи радостей, брат мой,

Спи сном семи сновидений, брат мой,

На руках благословенного Иисуса, милостивого Христа.

Тень смерти ложится на твое лицо, возлюбленный,

Но милостивый Христос удержит тебя на руках своих,

А отец, сын и святой дух избавят тебя от боли.

Христос стоит перед тобой и дает тебе покой.

Иэн стоял рядом с Джейми. Угасающий свет коснулся его лица, выхватив шрамы. Сначала он произнес слова на языке могавков, а потом повторил для нас на английском.

Пусть охота будет успешной,

Пусть врагов уничтожат у тебя на глазах,

Пусть сердце всегда радуется в доме братьев твоих.

— И так много-много раз, — добавил он, опустив голову, будто оправдывался. — Под бой барабанов. Но я подумал, что пока хватит и одного.

— Конечно, Иэн, — заверил его Джейми и посмотрел на Роджера.

Тот откашлялся, прочистив горло, и его хриплый голос был таким же легким и мощным, как дым.

Покажи мне, Господь, мой конец

И меру дней моих — какова она.

Дабы я познал, как я преходящ.

Ты пядями размерил дни мои,

И мой век — ничто пред Тобой.

Услышь молитву мою, Господь,

Да внемли крику моему,

И не будь безмолвен к слезам моим:

Ибо я для Тебя чужеземец,

Как и все отцы мои.

Все замолчали, и нас тихо окутала темнота. Когда скрылись последние лучи, а листья над нами померкли, Брианна взяла кувшин с водой и залила котел с углями. От них призрачным облаком поднялся дым и пар, и к деревьям унесло запах поминовения.

* * *

Когда по узкой тропинке мы вернулись к дому, почти совсем стемнело. Брианна была впереди меня, и я различала ее очертания, а мужчины шли позади. Вокруг было полно светлячков, они мелькали среди деревьев и освещали траву у моих ног. Один из жуков прицепился к волосам Брианны и замигал.

С наступлением сумерек в лесу становится так тихо, что хочется замедлить стук сердца и неслышно ступать по земле.

— Ну, так ты подумал, a cliamhuinn?[128] — услышала я тихий голос Джейми позади.

— О чем? — После службы Роджер говорил спокойно и приглушенно, хрипота почти не слышалась.

— О том, что вам делать — тебе и твоей семье. Теперь вы оба знаете, что малыш может путешествовать — и что вас ждет, если вы останетесь.

Что ждет всех нас. Я с тревогой вздохнула. Война. Сражения. Неуверенность во всем, кроме неминуемой угрозы. Угрозы болезни или несчастного случая — для Брианны и Джема. Угроза смерти в родах, если она снова забеременеет. А для Роджера — угроза смерти и тела, и души. Его