Противостояние - Стивен Кинг

– Сильно болит? – вчера спросил его Стью, примерно через час после того, как они двинулись в путь.

– Аспирин с этим справляется. Это артрит, знаешь ли, и все гораздо лучше, чем будет лет через пять – семь, но, скажу тебе откровенно, Восточный Техас, я так далеко не заглядываю.

– Ты действительно думаешь, что он собирается нас убить?

И тут Глен Бейтман произнес необычную фразу:

– Я не убоюсь зла[215].

На том дискуссия и закончилась.

Теперь они слушали, как он роет подмерзшую землю и клянет ее.

– Парень что надо, да? – спросил Ральф.

Ларри кивнул:

– Да. Я тоже так считаю.

– Я всегда думал, что эти профессора из колледжа – маменькины сынки, но этот точно не такой. Знаешь, что он сказал, когда я спросил, а почему он просто не выбрасывает это дерьмо в придорожный кювет? Сказал, что мы не должны снова начинать гадить. Сказал, что мы и так уже повторили многое из того, что следовало оставить в прошлом.

Коджак поднялся и побежал посмотреть, что там делает Глен. До них долетел голос социолога:

– А вот и ты, большая ленивая жаба! Я уже начал думать, что ты не сдвинешься с места. Хочешь, чтобы я похоронил и тебя?

Ларри улыбнулся и снял с пояса шагомер. Он позаимствовал его в магазине спортивных товаров в Голдене. Устанавливаешь на нем длину шага и цепляешь к ремню, как рулетку плотника. Каждый вечер он записывал, сколько миль они прошли, на сложенный в несколько раз листок бумаги с оборванными уголками.

– Можно взглянуть на твою шпаргалку? – спросил Стью.

– Конечно! – Ларри протянул ему листок.

Вверху было написано: От Боулдера до Вегаса – 771 миля. Ниже следовало:

Стью достал из бумажника обрывок бумаги и сделал какие-то подсчеты.

– Что ж, мы идем быстрее, чем в начале, но нам еще осталось больше четырехсот миль. Черт, мы даже не прошли половину!

Ларри кивнул:

– Идем быстрее, это точно. Потому что под гору. И Глен прав, знаешь ли. Чего нам торопиться? Этот парень прикончит нас, как только мы до него доберемся.

– Знаешь, я в это не верю, – покачал головой Ральф. – Мы можем умереть, это правда, но едва ли все будет так просто. Матушка Абагейл не отправила бы нас туда только для того, чтобы нам всадили по пуле в лоб и на том все закончилось. Не отправила бы.

– Я не верю, что нас отправила именно она, – спокойно заметил Стью.

Шагомер Ларри издал четыре щелчка, когда тот обнулил его. Стью забросал землей остатки костра. Маленькие утренние ритуалы продолжались. Они провели в дороге уже двенадцать дней. И Стью казалось, что дни эти растянутся до бесконечности: Глен, добродушно поругивающий еду, Ларри, записывающий на помятом листке пройденные мили и устанавливающий шагомер, кто-то закапывает вчерашний мусор, кто-то забрасывает костер. Таков порядок, хороший порядок. Благодаря ему забываешь, к чему он ведет, и это хорошо. По утрам Фрэнни казалась очень далекой: он ясно видел ее, но как-то далеко, она напоминала фотографию в медальоне. А по вечерам, когда подступала темнота и по небу плыла луна, она становилась удивительно близкой. Такой близкой, что он, казалось, мог прикоснуться к ней… и тогда, разумеется, приходила боль. Именно в такие моменты его вера в матушку Абагейл слабела, и ему хотелось разбудить всех и сказать, что это пустая затея, что они взяли резиновые копья, чтобы сражаться со смертоносной ветряной мельницей, поэтому им лучше остановиться в следующем городе, найти мотоциклы и вернуться. Что лучше получить хоть немного света и любви, пока еще есть такая возможность… потому что очень скоро Флэгг лишит их всего.

Но подобные желания возникали у него ночью. А утром возвращалось ощущение, что они все делают правильно. Он задумчиво посмотрел на Ларри, гадая, а думает ли Ларри о своей Люси поздним вечером… Грезит ли о ней, хочет ли?..

Вернулся Глен в сопровождении Коджака, чуть морщась при каждом шаге.

– Поднимаем их? Да, Коджак?

Коджак завилял хвостом.

– Он говорит: «Лас-Вегас или смерть». Пошли!

По насыпи они поднялись на автостраду 70, теперь спускающуюся к Гранд-Джанкшен, и начали отсчет пройденных миль этого дня.

Во второй половине дня зарядил холодный дождь, проморозив их до костей и утопив разговор. Ларри шагал, погрузившись в себя, сунув руки в карманы. Сначала он думал о Гарольде Лаудере, на чей труп они наткнулись двумя днями ранее – у них вроде бы существовал негласный договор не говорить о Гарольде, – но потом его мысли сместились к Человеку-волку.

Они нашли Человека-волка у самого тоннеля Эйзенхауэра. Здесь автомобили стояли чуть ли не вплотную друг к другу, и все пропитывал запах смерти. Человек-волк наполовину вывалился из «остина», одетый в обтягивающие джинсы с отворотами и шелковую, расшитую блестками ковбойку. Вокруг «остина» лежало несколько убитых волков. Человек-волк сполз с переднего пассажирского сиденья «остина», и мертвый волк покоился на его груди. Руки Человека-волка сжимали шею волка, а пасть волка, в запекшейся крови, находилась рядом с шеей Человека-волка. Они попытались восстановить ход событий. Стая волков спускалась с гор, заметила одинокого человека и атаковала его. Человек-волк отстреливался. Убил нескольких волков, прежде чем укрылся в «остине».

И через какое время голод заставил его покинуть свое убежище?

Ларри не знал, не хотел знать. Но он видел, каким невероятно тощим стал Человек-волк. Через неделю, наверное. Он ехал на запад, кем бы он ни был, собирался присоединиться к темному человеку, но Ларри никому бы не пожелал такой ужасной судьбы. Об этом он как-то поговорил со Стью, через два дня после того, как они вышли из тоннеля, а Человек-волк остался на другой стороне.

«Почему стая волков так долго ждала на одном месте, Стью?»

«Не знаю».

«Я хочу сказать, если им хотелось поесть, разве они не могли найти еду?»

«Думаю, могли».

Эта жуткая загадка не давала Ларри покоя, но он понимал, что никогда не разгадает ее. Кем бы ни был этот Человек-волк, мужества ему хватало. Голод и жажда в конце концов заставили его открыть пассажирскую дверь. Один из волков прыгнул на него и вырвал горло. Но и Человек-волк задушил своего убийцу.

Вчетвером они прошли тоннель Эйзенхауэра, связавшись веревкой, и в этой темноте Ларри сразу же вспомнился тоннель Линкольна. Только теперь его преследовала не Рита Блейкмур, а лицо Человека-волка, застывшее в предсмертной гримасе, когда он и волк убивали друг друга.

Волков послали, чтобы они убили того человека?