Демон Максвелла - Стивен Холл

рекламном постере то, чего раньше не замечал, но из-за разбитого состояния не сразу понял, что именно. Я встрепенулся. Ангел-демон улыбался. На обеих сторонах лица виднелась улыбка. С ангельской стороны она проступала слабо, но я определенно видел эту знающую, хитрую, объединяющую две половины ухмылку. Она придавала статуе совсем другой смысл: теперь две противоречивые натуры – добро и зло, белое и черное, Бог и Дьявол – синтезировались в малозаметный и коварный намек на скрытое и видимое «я».

В глубине сознания я услышал голос Софи: «То, как он манипулирует словами…» Я потер глаза и вздохнул.

Странно, не правда ли, как слова могут застрять в мозгу, впиться в него, как заноза, а затем дать о себе знать и осторожно подсказать, стоит что-то заметить или на что-то посмотреть. Я снова уставился на постер, не сводя глаз с тонкой, неделимой улыбки.

«То, как он манипулирует словами… – сказала Софи, а потом: – Из чего состоит мир, в котором ты живешь? Из камней, травы и деревьев или из банковских выписок, статей, сертификатов, записей, файлов и писем?» – «Из букв и слов, – подумал я, – он всегда состоял только из букв и слов». Я думал о поисковых запросах и вкладках в браузере телефона, о божественных буквах, которые также являлись сонмом ангелов, херувимах, хайотах, Могучей А, альфе и бете. «А что, если не двигатель?» – сказал Эндрю в день нашего знакомства. «И потом ты не спросил, для чего этот двигатель?» – спросил он в письме. Для чего вообще нужны двигатели? Я подумал о демоне Максвелла, который сортирует, разделяет, создает все из ничего и поворачивает время вспять. Подумал о том, как Бог менял буквы в именах своего народа, о букве йод, гневно летающей вокруг него после того, как он выбросил ее из имени Сары. Подумал: если демон Максвелла черпает энергию из знаний, то что же движет великими актами божественного творения?

Пока последние севшие в поезд пассажиры брели по проходу, я думал об Эндрю Блэке, заявляющем издательству, что электронные книги – электронные книги! – приведут к концу света, думал о снимке с чертовски странной, слишком черной сферой, который он мне прислал – «Как думаешь, что это?» Думал о том, что он был корректором моего отца, и об отцовской цитате на обложке «Двигателя Купидона», полной родительской гордости, думал о слабой улыбке ангела-демона.

Но что это значило? Что все это значило? Как мне во всем этом разобраться? Воображение рисовало непонятный огромный механизм с кучей работающих, жужжащих, мелькавших винтиков, шестеренок, роторов, которые на самом деле являлись лишь крупными, упрощенными тенями на стене пещеры, отбрасываемыми неким колоссальным, немыслимым многообразием.

«А что, если не двигатель?» Но для чего он? Для чего он нужен?

«Несомненно, это приманка», – сказала Софи, одарив меня твердым взглядом синих глаз.

«Несомненно, это приманка».

Затем я подумал о втором письме Блэка, пропитанном страхом и желанием срочного ответа. Неприкрытыми эмоциями. «Я ему нужен, – подумал я тогда. – Он в ужасе, он нуждается во мне, поэтому пустил в ход все средства, лишь бы меня заинтересовать». Но чего он боится?

«Несомненно, это приманка».

Разве могут всего семь слов, сложенных определенным образом, заставить уравновешенного человека слепо броситься в неизвестность, туда, где он ни разу в жизни не бывал?

И тем не менее я в поезде.

«Несомненно, это приманка».

Но что привело его в такой ужас?

Откуда в Вифле…

«А может! – подумал я, придержав нескончаемую спираль мыслей. – А может – ну, так, просто идея, – может, я хоть раз в жизни возьму ответственность за свою жизнь и решения?»

Майк Чесапик заявился ко мне с предложением не из-за действий Эндрю, не так ли? Изначально это была моя инициатива. Я позвонил Софи, а Софи позвонила издательству. Именно по их указке, ради полумиллиона фунтов я сел в поезд. Эндрю Блэк здесь ни при чем. Что бы он ни знал, что бы ни вынудило его написать письмо, полное отчаяния, чего бы он ни испугался и что бы ему ни было нужно от меня – ничего из этого не положило начала моей шпионской миссии. Я заключил сделку. И собирался украсть у Эндрю рукопись.

Я осознанно решил отправиться в путешествие, не задумываясь о том, куда оно меня приведет.

Я снова достал айфон и хотел продолжить чтение, но тут заметил облако густого сине-белого дыма, клубящегося над платформой. Парочка людей раздраженно заморгали, когда клубы прокатились по ним, а крупная женщина в вязаной шапке театрально замахала перед лицом рукой, затем с хмурым выражением замотала головой в поиске дымящего, пока ее взгляд не сфокусировался на точке в дальнем конце платформы. Поезд набирал скорость; я резко подался вперед, прижимаясь носом к окну, и пытался проследить за взглядом женщины, чтобы увидеть, на кого же она смотрела, прежде чем платформа исчезнет из виду. Не хочу утверждать, но, возможно, я увидел – всего на мгновение – белую шляпу, а потом поезд унес меня прочь, прочь, прочь и прочь, как и литературная стрелка, путешествующая все дальше и дальше на восток.

20. Знаки и Чудеса

Голова была черная и крутоверхая; едва покачиваясь среди полного затишья, она казалась головой Сфинкса в пустыне. «Говори же, о громадная и почтенная голова, – тихо произнес Ахав, – ты, что кажешься косматой, хоть и без бороды, потому что ты увешана водорослями; говори, огромная голова, и поведай нам сокрытую в тебе тайну. Ты ныряла глубже всех ныряльщиков. Эта голова, на которую светит сейчас солнце с неба, двигалась среди глубинных устоев мира. Там, где, канув, гниют в безвестности имена и флотилии, где похоронены несбывшиеся надежды и заржавленные якоря; в смертоносном трюме фрегата «Земля», где лежат балластом кости миллионов утопленников, там, в этой зловещей водной стране, твой родной дом. Ты плавала там, где не побывал ни один ныряльщик, ни подводный колокол; ты забывалась сном подле моряков, чьи потерявшие сон матери ценою жизни своей купили бы у тебя это право. Ты видела, как любовники, не разжимая объятий, бросались в море с горящего корабля и, уста к устам, сердце к сердцу, скрывались в бушующей пучине, верные друг другу, когда само небо изменило им. Ты видела, как полетел за борт труп капитана, зарубленного в полночь пиратами; много часов подряд погружался он в ненасытную бездну, которая еще чернее полночи; а убийцы его, невредимые, уплывали все дальше и дальше – и быстрые белые молнии пробегали по кораблю, который должен был доставить верного супруга в нетерпеливые, нежные объятия. О голова! ты повидала довольно, чтобы раздробить планеты и Авраама сделать безбожником, но ни словом не хочешь обмолвиться ты!»

– Парус на горизонте! – раздался с грот-мачты ликующий возглас.

– Вот