Заговор патрициев, или Тени в бронзе - Линдсей Дэвис

— Веспасиан знает, что ты сбагрил эти запасы? — тревожно пробормотал он. У него была ответственная работа с достойной зарплатой; жене нравилась эта зарплата.

— Особая привилегия! — весело заверил я его. — Веспасиан любит делать деньги на стороне.

— Ты просил его поделиться с тобой?

— Он никогда не говорил «нет».

— И «да» тоже! Фалько, я в тебе разочарован…

— Петро, хватит волноваться!

— Ты даже корабль урвал!

— Корабль, — твердо заявил я, — нужно вернуть снисходительному богачу, который купил его своему сыну; когда я закончу, я сообщу старому торговцу, где стоит его морская недвижимость. Смотри, тут порядочно веса нужно перетаскать; так что нам лучше поторопиться… О, Парнас! Где этот парень?

С внезапным приступом страха я вышел на палубу, оглядывая гавань в поисках Лария, который исчез. Как раз в тот момент этот слабоумный брел по пристани своими обычными размашистыми шагами и с рассеянным видом, таращась на другие корабли. Я поймал его взгляд — недалеко от морщинистого портового грузчика с покрывавшим лицо девяностолетним загаром, который сидел на швартовной тумбе и наблюдал за нами.

У нас был тяжелый день.

Все утро мы разгружали слитки на нашу повозку. Вентрикул арендовал мастерскую в Театральном квартале. Стабианские ворота находились ближе всего, но дорога к ним была такой крутой, что вместо этого мы покатили к Нуцерии, рядом с которой располагался некрополь, отбили углы от нескольких мраморных надгробий и там повернули в город. У нашего вола, которого мы звали Нерон, вскоре стал нездоровый вид. У него был терпеливый нрав, но, очевидно, идея тянуть свинцовые брусья выходила за рамки чувства долга для зверя во время отдыха.

Вентрикул сразу приступил к работе. Я хотел, чтобы он переплавил слитки в водопроводные трубы. Это означало, что их нужно было расплавить и затем прокатать в узкие полоски длиной примерно десять футов. Листовой свинец охлаждался, затем накручивался на деревянные рейки так, чтобы можно было соединить два края и запаять их при помощи другого расплавленного свинца. Именно этот шов и придает трубам грушевидную форму, если смотреть на них в разрезе. Вентрикул очень хотел сделать их различной ширины, но мы остановились на стандартном калибре: квинарий, или палец с четвертью в диаметре, — удобный в хозяйстве размер. Водопроводные трубы тяжелы: даже квинарий длиной десять футов весил шестьдесят римских фунтов. Мне приходилось все время предупреждать постоянно отвлекающегося Лария, что он хорошо это узнает, если уронит трубу себе на ногу.

Как только мы перевезли все слитки в мастерскую, а водопроводчик изготовил кучу труб, мы отправили повозку обратно в Оплонтис. Вентрикул добавил бесплатно мешок бронзовых кранов и задвижек, которые показывали, какую прибыль он получал от этого дела. План был таков: я должен был возить с собой образцы и продавать их прямо на месте, но, где можно, заключать за Вентрикула крупные договоры на последующие партии товара. Я сейчас хотел отправить большую партию обратно в Оплонтис, что означало только одного водителя и никаких пассажиров; груз перевез бы Петроний. Он был достаточно крупным, чтобы постоять за себя, и хорошо ладил с Нероном. Кроме того, хотя он и не жаловался, я знал, что Петро хотел пораньше вернуться, чтобы успокоить свою жену. Когда я отправил его, то почувствовал себя настоящим народным благодетелем.

Я сводил водопроводчика и Лария поплескаться в Стабианских термах. Затем перед отправлением домой мы с парнем прошли через гавань, чтобы я мог последний раз поговорить с капитаном «Цирцеи». Я показал ему записную книжку, которую привез домой из Кротона, и рассказал свою теорию о том, что список названий и дат связан с кораблями.

— Может быть, Фалько. Я знаю, что «Парфенопа» и «Венера из Пафоса» перевозят зерно из Остии…

Пока мы разговаривали, я снова потерял из виду своего племянника.

Я оставил его бродить по пристани. Нацарапанный рисунок двух гладиаторов свидетельствовал о последнем месте его игр: в отличие от прыщавых трусов, стоящих на коленях, которых мы видели в качестве украшения на стенах городской таверны, каракули моего шалопая были убедительными; он действительно умел рисовать. Однако художественный талант не был гарантией здравого смысла. Следить за Ларием — это все равно что дома дрессировать хамелеона. Корабли обладали особой притягательностью; вскоре я стал беспокоиться, не проскочил ли он на борт «зайцем»…

Внезапно Ларий снова появился в поле зрения: он болтал с загорелым типом с наблюдательного поста, который, как я заметил еще раньше, с большим интересом шпионил за нами.

— Ларий! Ты, маленький негодяй с блошиными мозгами, где тебя боги носили? — Он открыл рот, собираясь ответить, но я оборвал его. — Прекрати удирать, ладно? Мне и без тебя приходится постоянно оглядываться через плечо, опасаясь маньякаубийцы!

Возможно, он собирался извиниться, но моя тревога так меня разозлила, что я лишь кивнул любопытному портовому грузчику, после чего потащил своего племянника за ухо.

От воспоминаний о Барнабе еще одна струйка холодного пота скатилась у меня под туникой. В последний раз окинув взглядом порт, словно опасаясь, что за нами мог наблюдать вольноотпущенник, я устремился в направлении дыры, которую мы называли домом.

* * *

Оплонтис был промежуточной станцией на пути в Геркуланум. Не так уж далеко, хотя дальше, чем хотелось бы идти человеку, который целый день таскал свинец. Помпеи располагались на возвышенности; когда мы в теплых сумерках повернули на север, перед нами предстала панорама побережья. Мы остановились.

Был уже почти июль. Ночи становились темнее, но не прохладнее. Сейчас были сумерки, и крутой пик Везувия только еще исчезал из виду. Вдоль всего прекрасного залива, от Суррента до Неаполя, где за последние пятьдесят лет местные богачи и всякие важные римляне настроили своих прибрежных вилл, сверкали огоньки, которые освещали их причудливые портики и романтичные колоннады. В это время года большинство жителей находились дома. Вся береговая линия была усыпана танцующими желтыми огоньками костров.

— Очень живописно! — весело прокомментировал Ларий. Я затаил дыхание, позволив себе минутку восхищения. — Дядя Марк, кажется, сейчас подходящее время, чтобы начать наш трудный разговор. Ларий, — передразнивал он, — почему твоя глупая мамаша говорит, что ты плохо себя ведешь?

Он был в два раза младше меня и в два раза более угнетенным, но когда мой племянник переставал прибедняться, у него было удивительное чувство юмора. Я очень любил Лария.

— Ну, так почему она так говорит? — раздраженно проворчал я, потому что меня вывели из задумчивого состояния.

— Понятия не имею. — Через секунду, которая мне потребовалась, чтобы произнести этот полезный вопрос, он опять превратился в замкнутого оболтуса.

Пока мой племянник любовался пейзажем, я внимательно его рассмотрел.