Точка замерзания крови - Андрей Михайлович Дышев

нас сует нос в мои профессиональные дела, и все мои мысли теперь заняты только этим.

– Кто ж этот паршивец? Где он, негодный? Я ему сейчас ухи надеру!

Глушкова рядом не было. Он сидел в стороне и сматывал в бухты веревки, которые ему дал Бэл. Я сделал паузу, дожидаясь, пока Тенгиз удовлетворится собственным остроумием.

– Труп, который мы нашли на леднике, обыскивал Глушков.

– Глушидзе?! – Тенгиз как всегда переврал на свой манер фамилию, но снисходительной иронии в голосе уже не было. – Кто бы подумал! Вот тихоня шизданутый! Откуда ты знаешь?.. Сейчас я устрою ему закалку характера!

Тенгиз уже хотел было позвать Глушкова, но я вовремя остановил его:

– Не надо. Давай лучше незаметно обыщем его рюкзак.

– Ну, ты хитрый жук! – покачал головой Тенгиз. – И как все успеваешь? И нас по праведному пути вести, и свои узелки попутно распутывать?

Мы одновременно глянули на Глушкова. Скорее не я, а он сейчас распутывал узелки на репшнуре, и работы у него было еще выше крыши.

– Валяй! – дал санкцию Тенгиз, и я быстро нырнул в пещеру, выволок оттуда рюкзак Глушкова и, подняв его за днище, вытряхнул все содержимое на снег.

Шерстяные носки, чистая рубашка в пакете, санаторно-курортная книжка с путевкой в санаторий "Кисловодск" на имя Глушкова Геннадия Игоревича (дата заезда – 4 марта, тот же день, когда был захвачен автобус), спортивные брюки, книга (рассказы Пришвина), зубная щетка в футляре и кусок нераспечатанного цветочного мыла.

– Бабушкин саквояж! – поморщился Тенгиз.

Я принялся запихивать вещи обратно в рюкзак. Тенгиз открыл молнию накладного кармана, сунул туда руку.

– Вот здесь что-то поинтереснее… Ты это искал?

Он перебирал тонкую стопку сложенных листков. Я взял у него бумаги и развернул плотный лист ватмана. Маршрутная карта! Как две капли воды похожая на ту, по которой я вел Тенгиза и Бэла к перевалу Местиа. Красными треугольниками на голубых нитях горизонталей были обозначены места стоянок и даты прохождения участков. Маршрут проходил по южной ветви Главного Хребта: траверс вершин Ладевал-Лейрак-Лядешт с выходом на Накра-Тау. Я развернул второй документ. Копия заявки на маршрут. В красной ледериновой корочке – квалификационное удостоверение кандидата в мастера спорта СССР, выписанное в восемьдесят восьмом году на имя Магомета Шаттуева.

– Ну, что дырявишь взглядом бумагу? – нетерпеливо спросил Тенгиз. – Ты его знаешь?

Магомет Шаттуев был лидером двойки из команды "Базардюзи". Он передал заявку месяц назад по факсу через своего представителя в Нальчике. Два альпиниста в одной связке намеревались в первых числах марта пройти траверсом несколько вершин. Я пытался вспомнить фамилию второго альпиниста. Звали его, кажется, Богдан, а фамилия была украинская. Какая-то легкомысленная фамилия, с юморным смыслом…

Я спрятал документы себе в нагрудный карман.

– Ну! – уже теряя терпение дернулся Тенгиз. – Что ты размазываешь сало по сковородке? Чьи это бумажки? Что у тебя с лицом?

– С бумажками все ясно, – ответил я. – Не ясно другое: для чего они понадобились этому суслику? – И я кивнул в сторону Глушкова.

– Ну, это уже твои проблемы, – зевнул Тенгиз. – Я тебе помог, теперь позаботься о том, чтобы мы быстрее дошли до места… Эй, фрау! – переклоючился он на Мэд. – Вам здесь что, Освенцим? Когда ужин будет?

Я взял Тенгиза за локоть.

– Постарайся не распространяться об этих документах.

– Ясно дело! – загудел Тенгиз, разворачивая ладони. – Могила! Скорее язык сожру!

Когда я упаковывал себя в спальник, плотнее прижимаясь к Мэд, то неожиданно поймал себя на той мысли, что во всей этой странной компании более всего доверяю Илоне и Тенгизу.

20

Мы стремительно привыкали друг к другу, и к концу третьего дня злоключений я смотрел на Тенгиза и Бэла уже другими глазами. Конечно, родными они мне не стали, но странный психологический феномен заложников из Буденновска стал мне понятен. Если бы вдруг мы напоролись на засаду омоновцев, то я, скорее всего, нырнул бы куда-нибудь в укрытие вслед за нашими долларовыми миллионерами, а не стал бы с возгласом: «Родненькие, мы вас столько ждали!» кидаться на автоматные стволы.

Бэл и Тенгиз стали больше нам доверять, и уже не клацали затворами автоматов при любом удобном и не удобном случае, хотя по-прежнему носили оружие на ремне под мышкой. Глушков в некоторой степени был прав: высокогорье, эсктремальные ситуации выравнивали различия между нами, и мы в большей степени становились командой альпинистов, нежели заложниками террористов.

Единственный, кто как-то незаметно, походя мешал, раздражал, словно соринка в глазу – это был Глушков. В отличие от террористов и немцев он оставался для меня темной лошадкой, и его непредсказуемые, граничащие с безумием поступки вызывали какую-то мистическую настороженность. Теперь я думал только о нем. Кто он? Откуда взялся? Зачем добровольно "сдал" себя в заложники? Я пытался анализировать факты, которые мне были известны, но вопросов становилось еще больше. Человек прилетел в Минеральные Воды, чтобы затем добраться до санатория в Кисловодске. Почему Глушков оказался в рейсовом автобусе, следующем до Терскола, когда Кисловодск находится совершенно в другой стороне? Если он каким-то образом исхитрился поджечь и кинуть на склон сигнальный патрон, чтобы привлечь внимание вертолетчиков, то зачем в таком случае кинулся со всех ног в укрытие? Зачем ему понадобились документы погибшего альпиниста?

Чем больше я думал над этим, тем все глубже опускался во мрак чужой души.

Ночью мы почти не спали. Опять начался сильный снегопад, и спустя несколько часов по склонам, сотрясая горы, стали сходить мокрые лавины. Если бы мы поленились рыть пещеру, и поставили палатку, то наверняка были бы уже давно погребенными под многометровым слоем снега на дне какого-нибудь мрачного ущелья. Снежная пещера в сравнении даже с самой шикарной палаткой – все равно что пятизвездочный отель и колхозная гостиница в провинциальном городке.

* * *

Утро было холодным, ветренным. Видимость – нулевая. Плотный слой облаков крепко насел на вершины хребта. Толкая и мешая друг другу, мы выползали из нагретых спальников, натягивали тяжелые пластиковые ботинки, прищелкивали к ним «кошки». Глушков неистово кашлял, до хрипоты, до икоты. Он согнулся вдвое, уткнулся воспаленным лицом в спальник, и давился так, что Мэд испуганно и брезгливо отсела подальше от него. Она боялась заразиться, и долго рылась в своем рюкзаке, отыскивая лекарство. Потом подставила к своему рту баллончик ментолового аэрозоля и впрыснула струю в горло. В конце концов, у Тенгиза кончилось терпение, и он стал готовить завтрак сам.

Я вышел на разведку маршрута, поднялся по глубокому снегу метров на сто вверх, пробил тропу до выступающего ледового среза