Точка замерзания крови - Андрей Михайлович Дышев

бергшрунда и в подавленном настроении вернулся назад.

– Почему не весел? – встретил меня Тенгиз.

– Снежный покров очень ненадежный, – сказал я, очищая айсбайлем подошвы. – Я бы не советовал сейчас выходить на маршрут.

– А когда, по-твоему, нам лучше выйти? – спросил Бэл.

– Когда снег немного спрессуется, схватится морозом.

– И сколько надо ждать, чтобы он схватился?

– Во всяком случае до завтра.

Бэл отрицательно покачал головой:

– До завтра ждать не будем. Через час выходим.

– Безумству храбрых поем мы славу, – вздохнул я.

Наш маршрут пролегал через широкий кулуар, обойти который было никак нельзя. Гиблое место! Лавины по его руслу в дни снегопадов сходили с частотой движения поездов на участке Москва-Петербург. Вчера Бэл поднимался к кулуару. Что он там делал – я не знаю, но он утверждал, что навесил вполне приличные перила, по которым, если использовать жюмар, пройти без труда сможет даже Глушков.

Когда на меня накатывает хроническая усталость, она проявляется в глубоком безразличии ко всему. Ну и черт с вами, думал я. Делайте, что хотите, выбирайте маршрут, навешивайте перила, идите сквозь лавины. В принципе, моя роль уже завершилась. Тенгиз и Бэл получили кое-какие навыки передвижения в горах, и теперь вполне могут обойтись без меня.

Герой-мученник Глушков перед завтраком начал всем портить аппетит. Он содрал с пальцев лейкопластырь и стал рассматривать свои изломанные ногти. Вокруг них лилово набухли гнойники. Глушков сжимал и разжимал пальцы, морщась от боли.

Я не выдержал, вспомнил о своем долге и выволок героя из пещеры, прихватив с собой аптечку.

– У тебя скоро начнется гангрена, – сказал я ему, обрабатывая его безобразные пальцы стрептоцидовой мазью. – В лучшем случае тебе ампутируют руку.

Лицо Глушкова было не в лучшем состоянии. На месте глубоких ожогов стали появляться мокнущие язвочки.

– М-да, – произнес я, глядя в аптечку и раздумывая над тем, чем лучше вымазать лицо Глушкова – зеленкой или йодом. – Таких чудаков, как ты, я еще не видел. Скажи мне, за что ты себя так не любишь?

– Мне больно даже говорить, – признался Глушков.

– Говорить! – хмыкнул я. – У тебя, дружочек, может развиться меланома. Тогда тебе говорить точно не придется.

Я взглянул в глаза Глушкова. Страха в них не было.

– Не пойму, не пойму, – бормотал я, пристраивая пластырь между переносицей и ухом. – Ты можешь открыть мне тайну – на кой черт тебе все это надо?

Глушков с усилием улыбнулся. Пластырь стягивал кожу.

– Нет никакой тайны, – ответил он. – Просто было скучно жить.

– А сейчас весело?

– В некотором смысле да.

– Ну-ну, – не скрывая угрозы, произнес я. – Веселись дальше. Посмотрим, до чего ты довеселишься. Но предупреждаю: у тебя начинается пневмония. На высоте она быстро переходит в отек легких. Несколько часов – и летальный исход.

Глушков равнодушно пожал плечами, мол, летальный, так летальный. Нет, он не храбрый. Он, в самом деле, конченный идиот.

Закончив с лицом, я забинтовал всю левую кисть Глушкова, закрыл аптечку, отошел на шаг и полюбовался результатами своей работы. Будь я свободен, то немедленно связал бы этого упрямого осла и на себе или волоком стащил бы вниз. Многое сейчас зависит оттого, насколько быстро он будет доставлен в больницу.

После завтрака я высказал свои опасения относительно Глушкова Бэлу. Мы стояли на сильном ветру рядом с поваленым снежным бастионом. Непогода шутя размазала по площадке наше инженерное сооружение, словно песочную крепость. Бэл хмурился, на небритых скулах ходили желваки.

– Есть тут какой-нибудь поселок поблизости? – спросил он.

Я отрицательно покачал голвой.

– Мы в глубокой заднице, Бэл, – сказал я, совсем не желая его запугать. – Ты хоть представляешь, куда по вашей воле мы забрели? Сюда не всякий альпинист дойдет. Белое пятно на карте Кавказа. Десятки нехоженных ледников и перевалов.

– И все же, – повторил он. – Где ближайшее цивилизованное место?

Я махнул на север.

– Сутки перехода по леднику Джанкуат. Маршрут, однако, очень сложный.

– И что там?

– Альплагерь Уллу-Тау. Есть небольшая надежда, что там окажется врач.

– Я его силой не тащил сюда, – сказал Бэл.

– Это так, – кивнул я. – Но никто не предполагал, что Глушков окажется идиотом и увяжется за нами. Косвенно вы в этом виноваты.

– Сколько он еще протянет?

– Все зависит от того, насколько быстро будет развиваться пневмония.

– Ну сколько? – резче повторил Бэл. – День, два, неделю?

– Дней пять.

– Тогда выживет.

Я посмотрел на непроницаемо-черные стекла очков Бэла.

– Ну, что ты хочешь? – устало спросил он.

Что я хочу? Я должен выйти из игры и спустить Глушкова в альплагерь. Сутки вниз, двое суток – вдогон – обратно. Всего на трое суток я оставлю Гельмута и Мэд наедине с террористами. Всего на трое суток!

– Отпусти нас с Глушковым, – попросил я.

– А тебе совсем не жалко девчонку? – удивился Бэл. – Ты хочешь бросить ее? А вдруг она упадет и сломает себе ножку?

Я оглянулся на наш бивак. Мэд скрутила каримат и теперь заталкивала рулон под клапан рюкзака. Ветер задувал ей под капюшон, и казалось, что на голове девушки космический скафандр. Ее движения были скупыми, почти механическими, в них чувствовалась усталость, приближение предела. Четвертый день она не принадлежала себе, выполняя волю случайных людей, которых она никогда не знала и, дай Бог, никогда больше не встретит. Четвертый день беспрерывных понуканий, приказов, насилия над своими желаниями и слабостями; и на ее глазах тускнел, слабел ее дед, и она впервые видела его потухшие глаза, небритые, покрытые белой щетиной щеки, и с каждым днем она все меньше ощущала мою силу, которой она раньше так доверялась. И вот теперь, когда наступал предел терпению, когда каждый близкий ей человек становился особенно дорог, я намеревался оставить ее.

– Я не возражаю, – сказал, словно ударил по ране, Бэл. – Поможешь немцам перейти кулуар – и сваливай со своим иисусиком.

Мэд почувствовала мой взгляд, подняла голову и улыбнулась. Она даже не догадывалась, что я уже принял решение уйти.

21

При всем моем скептицизме, я вынужден был признать, что Бэл навесил перила достаточно неплохо. Сегодня я бы уже не рискнул протягивать страховку по склону, на котором застыли сотни тонн тяжелого, как танковый батальон, снега, готового в любую минуту сорваться вниз. К верхней части кулуара налипли плотные ватные облака, которые скрывали основую часть тела лавины. С террас и скальных балконов угрожающе свисали мощные снежные карнизы. Казалось, что это гигантские головы каких-то монстров с белыми заледеневшими прядями. Лавина стояла на старте, и тишина была зловещей.

Я стащил с себя рюкзак, присел рядом с крючьями, вбитыми в "бордюр" кулуара, проверил, зафиксированы