Замороженный мир - Дмитрий Емец

Кукла согласно закивала и полезла пожимать руку главе финансового форта, что и проделала с большим искусством, потрясая ее сразу двумя мягкими ладонями.

– Обожаю вельможные длани! – восклицала она.

– Берсерк жив? Не убежит? – поинтересовался Долбушин.

– Отдыхает. Не беспокойтесь. Король за ним присмотрит. Как-то он одолел двоих ребят Тилля с помощью старого зарядника от телефона. Мы с Ершом были так потрясены, что хотели завести для зарядника особую музейную банку, но он куда-то уполз, – наябедничал Триш.

– А где Ерш? – спросила Лиана, безуспешно отыскивая в комнате плотного человечка в узеньких очочках, повелителя всех носков мира. Триш и его кукла обменялись красноречивыми взглядами. Кукла изобразила ручками уклончивое, но крайне ехидное движение:

– Ерш занимается пропагандой.

– Чем-чем? – удивился Долбушин.

– Пропаганда у него особого рода! Сплошное носколюбие. У нас имеется пачка денег – следы былой щедрости уважаемой Лианы. Всю середину пачки мы давно потратили и подменили на мелкие купюры, но по краям пачка еще имеет солидный вид. Ерш засовывает ее во влажный, довольно противный с виду носок и бросает на газетку у метро. Разумеется, все брезгливо проходят мимо. Целая толпа черствых, абсолютно равнодушных к страданию бедного носка индивидуев! Нет ни одного человека, который пожелал бы поднять непонятно чей носок! И тут появляется прекрасный Ерш – весь в белом, как купец Паратов из «Бесприданницы». Он опускается перед носком на колени и на глазах у мгновенно собравшейся толпы извлекает из носка пачку денег! Занавес!

Триш величественно выпрямился:

– Он хочет заставить человечество уважительно относиться к носкам! А теперь, господа, позвольте узнать цель вашего визита. Если надо кого-то убрать – не стесняйтесь! Даже не надо объяснять причин неприязни – просто скажите, что он разбрасывает носки или не уважает мусор!

– Мы пришли увидеть Того-Кто-Знает-Все! – сказала Лиана.

Кукла Триша что-то зашептала хозяину на ухо. Триш очень смутился:

– Увидеть, конечно, вы его можете. Только, пожалуйста, не удивляйтесь! Прошу следовать за мной!

Он поманил Долбушина и Лиану в соседнюю комнату. Рядом с гудящей морозильной установкой, производящей собачий холод, сидел ледяной человек в лыжной шапочке и с красивым полосатым шарфом на шее.

– Ой… Он же был жидкий! Мы же его в ванну наливали! – охнула Лиана.

– А теперь он ледяной, да!.. Сменил образ! – похвастался Триш.

– А он вообще нас видит? – усомнился Долбушин.

Триш цокнул языком:

– Да, видит. Но, боюсь, у вас не хватит терпения с ним пообщаться. Видите его руку? Сейчас она чуть приподнята. А вчера была сантиметров на десять ниже. Думаю, он хочется почесаться. Или зевнуть. Подождем с недельку – и выясним точно!.. Мы с Ершом даже поспорили!

– Он и сейчас, конечно, знает все, но очень-очень медленно знает, – ехидно добавила кукла.

Лиана обошла статую кругом.

– А нельзя его разморозить? – спросила она.

– От экстренной разморозки у него чудовищно портится характер. Он кипит и с ходу переходит в жидкое состояние. Если кто-то захочет, чтобы его обварило – вы скажите, не стесняйтесь! Я тогда покатаюсь в лифте, а потом прибегу на ваши крики! – сказал Триш.

Долбушин покачал головой, повернулся и направился к двери.

– Подарите мне всего минуту вашего бесценного времени, добрый господин! Перед тем как Тот-Кто-Знает-Все попросил его заморозить, он надиктовал Ершу письмо для вас! – крикнул ему вслед Триш.

Долбушин вернулся. Триш отлепил от пробковой доски приколотый кнопкой конверт. Внутри был единственный листочек, исписанный острым, точно из иголок состоящим почерком. Долбушин дважды внимательно прочитал письмо и, нахмурившись, сунул его в карман.

– Чего там? Неприятности какие-то? – спросил Триш.

– А вы не читали? – не поверил Долбушин.

– Не-а. Если там про гибель человечества, то это страшно. Чего лишний раз себя огорчать? – Триш кивнул на согласно закивавшую куклу. – А если про что-то другое, то нам неинтересно!

– И Ерш ничего не говорил? Он же писал!

Кукла захихикала:

– Ерш может помнить только про носки. Даже при том, что многие народы их вообще не носят, носков в мире больше двадцати миллиардов. И многие не получают внимания, штопки и заботы. Где тут о другом помнить!

В лифте Лиана тихо спросила у Долбушина:

– Ну что там в письме?

Не доставая конверта, тот потрогал нагрудный карман:

– Тот-Кто-Знает-Все предугадывал, что у шныров может появиться новая закладка. Эльбам в хранилищах станет жарко, и, объединившись, они попытаются пробить ход в болото. Мы сами виноваты. Вначале раздаривали наш мир по кусочкам, в обмен на псиос, а теперь решили отдать весь остаток разом. Чего мелочиться!

Лиана выслушала его спокойно, лишь немного побледнела.

– А делать-то что будем, Альберт Федорович? – спросила она.

Долбушин усмехнулся. Лиану редко волновали абстрактные вопросы. В этом отношении она была женщиной устойчиво пещерной. Когда на тебя нападает саблезубый тигр – поздно разглагольствовать, за что тебе это ниспослано. Надо или шевелить ножками, или помирать. Лиана потому и преуспевала, что всегда шевелила ножками.

Долбушин достал из кармана письмо и протянул его Лиане. Та быстро пробежала его глазами:

– Ага, вот! Он пишет: «Что делать, я не знаю, но если мир каким-то чудом уцелеет, приходите на Новый год и принесите мне в подарок пену для ванны и бумажный кораблик». Оптимистично, не правда ли?

Рина вернулась в ШНыр в замешательстве. Надо ли рассказывать Кавалерии о встрече с Долбушиным и о его предупреждении, что ШНыру грозит опасность? Все еще сомневаясь и не зная, что именно она скажет и что скроет, Рина отправилась к Кавалерии.

Кавалерия сидела в кабинете с Афанасием и листала тетрадь с отчетами. Тетрадь была растрепанная, с кучей отдельно вклеенных квитанций. Афанасий носился по кабинету, жестикулировал, что-то объяснял и ощутимо нервничал. Вид у него был такой, словно он набирался храбрости сказать: «Я вообще-то отчетность вести не напрашивался! А если все-таки веду, то нечего в мои тетрадочки лезть!»