Тест Роршаха. Герман Роршах, его тест и сила видения - Дэмион Сирлз

Роршах, вероятнее всего, видел Вёльфли во время своих смен и помогал Моргенталеру его лечить. Он разыскивал в архивах Вальдау интересный материал для Моргенталера и обещал, что одной из вещей, которые он сделает после того как покинет Вальдау, будет сбор коллекции рисунков пациентов, как это делал Моргенталер. Увольнение было не за горами: когда Ольга наконец вернулась в Швейцарию, семья Роршах решила, что квартира все же слишком мала, как и зарплата. Они снова переехали, на этот раз — в Геризау, на северо-восток Швейцарии.

Годы скитаний Германа с 1913 по 1915 год помогли ему нарисовать в своем воображении более целостную, гуманистическую психологию. Обнаружение Бинггели направило его интерес к восприятию в сторону антропологии, указав путь к темной стороне личных и коллективных верований, где психология встречается с культурой. Русская культура дала ему модель для проведения перекрестных ссылок между искусством и наукой. А футуристы и Вёльфли показали ему, насколько тесно психологические изыскания могут быть связаны с искусством. И это более глубокое понимание силы зрительных образов вскоре привело к научному прорыву.

Городок Геризау расположен в окружении высоких покатых гор. Его солнечные летние дни, похожие на антураж фильма «Звуки музыки», с прогулками по альпийским лугам, усеянным дикими цветами, уступают дорогу ранним осеням, мрачным холодным зимам и долгим влажным веснам. Это один из самых высоко расположенных городов Швейцарии, и «даже когда Санкт-Галлен» — прославленный монастырский город в пяти милях поодаль — «покрыт густым туманом, у нас тут часто можно видеть сияющее солнце и чистый воздух», — писал Роршах своему брату. Неподалеку жили его родственники — в Арбоне, около пятнадцати миль к северу. В погожие дни Роршах мог видеть Боденское озеро с холма, на котором жил. На том же расстоянии, только к югу, находилась гора Сантис — высочайшая точка в регионе и направление пеших походов Роршаха. Она была видна из его окна на втором этаже: он, казалось, всегда стремился выбрать квартиру повыше. «Здесь особенно прекрасно зимой, поздней весной и поздней осенью, — писал Роршах о своем новом доме. — Осень, возможно, самое прекрасное наше время, когда хорошо видно на дальние расстояния».

Роршах прожил в Геризау дольше, чем где-либо еще, за исключением Шаффхаузена. Здесь он поднимал свою семью, делал карьеру и следовал своему зову. «Кромбах», психиатрическая больница кантона, стояла на холме в западной части города. Открытая в 1908 году, незадолго до приезда Роршаха в 1915 году, это была первая в Швейцарии психиатрическая больница, устроенная по принципу павильонов: здания, стоявшие в окружении небольших парковых зон, отделены друг от друга, чтобы предотвратить распространение инфекционных болезней, а также в некоторых терапевтических целях. За административным корпусом находились три здания для мужчин и три — для женщин, а посередине стояла часовня. На момент появления Роршаха в больнице, рассчитанной на 250 пациентов, находилось около 400 человек, большинство были серьезно психически больны. Это было в первую очередь надзорное учреждение, и отношение к пациентам было менее лояльным: в большей степени тюрьма, нежели место исцеления.

Врачи и прочий персонал жили в «Кромбахе» рядом с пациентами и в относительной изоляции, среди живописного окружения. Население Геризау составляло около пятнадцати тысяч человек и росло за счет приезжих из-за пределов кантона и страны, преимущественно текстильных рабочих. В 1910 году Санкт-Галлен выпустил половину всех производимых в мире вышитых изделий. В Геризау были кинотеатр и еще кое-какие развлечения, но предложить город мог мало, особенно после того, как текстильная индустрия обрушилась с началом Первой мировой войны. Кантон Аппенцелль-Ауссерроден был сельским и весьма консервативным, а сдержанность местных жителей в отношении приезжих была хорошо известна. Роршах легче сходился со стереотипно-медлительными и интровертными жителями Берна, чем с жителями Аппенцелля, но все же он ладил с местными, уважая их, но не пытаясь стать одним из них.

Было огромным облегчением для Германа и Ольги, что их «цыганские скитания» наконец-то подошли к концу. Теперь у них была большая квартира, около ста футов в длину и полная окон, дугой проходивших вдоль фасада административного здания. Картина, которую позже нарисовал Герман, демонстрирует просторные комнаты с летним видом из окна (см. вклейку). Когда приехал перевозочный фургон, квартира была почти пуста, но вскоре Герман уже писал своему брату: «Мы сидим на нашей собственной мебели, ты можешь себе это представить? Это ощущается как настоящее переживание».

Директором больницы был Арнольд Коллер, не очень талантливый врач, но старательный управленец. Он эффективно руководил строительством больницы, что, в ретроспективе, было высшей точкой его карьеры, а его рукописные воспоминания обрисовывают местную жизнь. «Поскольку учреждение функционировало гладко, — признавался он, — не нужно было слишком много работать, чтобы им руководить». Еще один ученик Блейлера, Коллер выступал за то, чтобы лично вникать в психическое и физическое состояние пациентов, но сам он был человеком хладнокровным, жестким моралистом. Его сын вспоминал, как солгал однажды, на что отец ответил: «Я предпочел бы, чтобы ты умер, чем продолжил так поступать».

Коллер также ревностно пекся о бюджете и расходах. Роршах называл директора «немного мелочным» и «прирожденным статистиком». Каждый год, как по часам, его начинала сводить с ума обязанность записывать и анализировать сухие цифры ежегодной статистики, — он называл это «статистической неделей». Январь 1920 года: «Я только что закончил самую неприятную часть больничной работы за год: подвел статистику за 1919 год. После дней абсолютного идиотизма я постепенно возвращаюсь к вменяемому состоянию». Январь 1921 года: «Все еще страдаю от приступа статистического слабоумия, способен сосредоточиться лишь на самых необходимых делах… Я жду новую книгу Фрейда, но есть ли что-нибудь “за пределами принципа удовольствия”, что делает жизнь стоящей? Что скажет Фрейд? Я знаю, что одна вещь уж точно находится за пределами принципа удовольствия — статистика!»

Роршах иногда подменял Коллера, делая приветственные открытки «Добро пожаловать домой!», когда директор и его семья возвращались из путешествий, — с милыми рисунками и стихотворными описаниями того, что произошло в течение четырех недель их отсутствия. Сын Коллера, Руди, очень ярко помнил эти открытки даже сорок лет спустя и говорил о Роршахе как о чрезвычайно одаренном, но скромном человеке, который никогда не выдвигал себя на первый план. «Он был душой всего заведения», — говорил сын директора. Мальчику было шесть или семь, когда у него начались сильные боли в аппендиксе, а его отец на тот момент отсутствовал. Роршах присел рядом с ним, снял свое обручальное кольцо и загипнотизировал Руди с его помощью: разговаривал с мальчиком, убаюкал его, а когда ребенок проснулся, боль уже прошла.

Рабочие дни Роршаха начинались с утренних встреч с Коллером, после которых он отправлялся на обход, проводя терапию остро больных мужчин и женщин. Ужасные крики наполняли больничные своды. Однажды Герман вернулся в свои апартаменты в одежде, разорванной агрессивным пациентом сверху донизу. Новогодняя ночь 1920 года не стала приятным исключением: «Приблизительно около полуночи один из пациентов попытался удавиться». Основными методами лечения были купание в течение всего дня, что пациентам очень нравилось, и седативные препараты, а также трудотерапия: изготовление бумажных пакетов и сортировка кофейных зерен. Если кататоник хотел бросить полученное задание, чтобы «постоять у стены», это не возбранялось. Для тех, чье состояние позволяло этим заниматься, был доступен ручной труд: работа в саду, столярное дело и переплетение книг. Врачи обедали со своими семьями. Ольга часто оставалась в постели и читала до полудня или до часу дня; иногда она готовила еду, но стала заниматься этим реже, после того как у Роршахов появилось достаточно денег, чтобы позволить себе прислугу. Стиркой занимались сотрудники больницы. Герман работал допоздна.