Незнакомцы в поезде - Патриция Хайсмит

Если Бруно поручит дело кому-то другому, у Гая хватит доказательств, чтобы его посадить. Он отправит Бруно за решетку и отомстит за свои страдания. Хотя Бруно тогда объявит его соучастником в убийстве Мириам… Нет, надо просто еще немного потерпеть. Рано или поздно Бруно сдастся и пойдет искать кого-нибудь другого, а Гай сможет спать спокойно. Если же нет… разумнее будет воспользоваться не здоровенным «люгером», а маленьким револьвером… От этой мысли Гай вскочил в испуге и гневе. «Офисное здание для „Шоу Риэлти“», — произнес он вслух, будто объявляя новую сцену, пытаясь усилием воли переключиться с ночных мыслей на дневные. Здание для «Шоу Риэлти». Газон идет до самого крыльца. Есть еще гравийная дорожка, на нее лучше не наступать. Перешагнуть через третью и четвертую ступеньки. Легко запомнить: раз-два-пять-широкий-шаг.

— Мистер Хэйнс!

Гай вздрогнул и порезал щеку бритвой. Хозяйка звала его к телефону.

Из трубки донесся развязный голос Бруно, в котором слышна была тяжесть ночных возлияний.

— Привет, Гай. Ну что, готов? Или нужны еще стимулы?

— Плевал я на ваши стимулы.

Бруно расхохотался.

Дрожащей рукой Гай повесил трубку.

Весь день его потряхивало. Он отчаянно хотел увидеть Анну, представлял, как ждет ее в назначенном месте, издалека замечает… Но в то же время он намеренно лишал себя ее общества. Вечером он долго гулял по Риверсайд-драйв, чтобы утомиться, однако спал все равно плохо, с кошмарами. Наверное, легче станет после заключения контракта. Тогда можно будет наконец отвлечься на работу.

На следующее утро он ждал звонка от Дугласа Фриера из «Шоу Риэлти». И Фриер позвонил.

— Мистер Хэйнс, — произнес он флегматичным хриплым голосом, — мы получили насчет вас очень странное письмо.

— Письмо? Какое письмо?

— Оно касается вашей жены. Мы ничего не знали… Если желаете, я прочту.

— Да, пожалуйста!

— «Заинтересованным лицам. Гай Дэниэл Хэйнс, жену которого убили в прошлом мае, имел непосредственное отношение к ее кончине, вопреки мнению суда. Я знаю всю подноготную этого дела и могу вас заверить, что очень скоро состоится повторный суд и мистера Хэйнса выведут на чистую воду». Я уверен, что писал какой-то ненормальный. Просто решил, что стоит поставить вас в известность.

— Я понимаю.

Майерс невозмутимо сидел над кульманом в своем углу.

— Я вроде бы что-то читал в прошлом году об этой… э-э… трагедии. Скажите, повторный суд ведь не планируется?

— Конечно, нет! То есть я ничего об этом не слышал.

Гай обругал себя за растерянность. Мистер Фриер просто хотел узнать, не будет ли помех в работе.

— Извините, мистер Хэйнс, мы еще не пришли к окончательному решению по поводу контракта.

В «Шоу Риэлти» подождали сутки и объявили Гаю, что его чертежи их не вполне устраивают и они отдали предпочтение другому архитектору.

Гай понятия не имел, как Бруно узнал о проекте. Хотя, конечно, было множество вариантов. Возможно, об этом упомянули в газетах, а Бруно внимательно следил за новостями в области архитектуры. Он мог позвонить в офис, когда Гай был на встрече, и вытянуть информацию у ничего не подозревающего Майерса. Гай снова посмотрел на Майерса, гадая, не общался ли он по телефону с Бруно. Такая возможность отдавала чертовщиной.

Итак, заказ ушел из-под носа, и Гай начал оценивать последствия. Значит, к лету не будет дополнительных денег, на которые он рассчитывал. Как и возможности повысить свой вес в глазах семейства Фолкнеров.

Так продолжится и дальше. Бруно будет отыскивать его клиентов одного за другим и писать им «разоблачительные» письма. Он разрушит карьеру Гая. А брак с Анной? При мысли о ней Гая обожгло болью. Иногда он надолго забывал о том, что любит ее. Между ними происходило что-то непонятное. Бруно словно лишил его смелости любить. Тревогу усиливала любая неприятность, от глупой истории с лучшей парой туфель, которую он сдал в ремонт и забыл, куда именно, до все умножающихся расходов на строительство их с Анной будущего дома, который уже виделся ему неоправданно большим и дорогим.

Майерс корпел над чертежами, телефон Гая молчал. Не звонил даже Бруно — видимо, нагнетал обстановку, чтобы Гай, помучившись в неизвестности, обрадовался его голосу. Испытывая отвращение к самому себе, Гай посреди дня направился в бар на Мэдисон-авеню. Они с Анной хотели сегодня пообедать вместе, но она отменила встречу, Гай забыл почему. Не то чтобы она говорила с ним холодно, однако причину для отмены свидания назвала какую-то неубедительную. Она точно не собиралась за покупками для дома, это бы Гай запомнил. А запомнил бы? Может, дело в том, что он нарушил обещание прийти на семейный ужин в прошлое воскресенье, и Анна решила отплатить ему той же монетой? Но в воскресенье он был до того подавлен, что просто не мог ни с кем встречаться. Между ними с Анной как будто началась молчаливая, необъявленная ссора. В последнее время Гай чувствовал себя слишком несчастным и не желал обрекать Анну на свое общество, а когда хотел ее видеть, она притворялась занятой. Она была занята ссорой с Гаем и планированием обстановки их общего дома. Совершенно нелогично. В мире вообще не осталось ни смысла, ни логики, лишь необходимость избавиться от Бруно. Но Гай не видел ни одного логичного способа это сделать. Если он потащит Бруно в суд, результат едва ли будет логичным.

Он закурил и обнаружил, что в другой руке у него дымится еще одна сигарета. Он выкурил обе, сгорбясь над блестящим черным столом. Руки с сигаретами казались зеркальным отражением друг друга. Почему он сидит в баре во втором часу дня и пьянеет от третьего бокала мартини? Разве можно теперь работать? Впрочем, работы все равно нет. Вот во что превратился Гай Хэйнс, который любит Анну, который построил клуб «Пальмира»… У него не хватало духу даже швырнуть в угол бокал с мартини. Он словно увяз в зыбучем песке.

А если предположить, что увяз окончательно? Что он согласился выполнить требование Бруно? Задача совсем проста. В доме не будет никого, кроме хозяина и дворецкого, и Гай уже знал этот дом лучше, чем тот, в котором вырос. Можно оставить улики, компрометирующие Бруно, например, бросить «люгер» прямо в комнате. Это была единственная четкая мысль в плывущем сознании. Гай непроизвольно сжал кулаки и сам устыдился бессилия этого жеста. Нет, нельзя допускать такую возможность. Бруно только этого и ждет.

Гай смочил носовой платок водой из бокала и промокнул лицо. Утренний порез от бритвы защипало. Он посмотрел в зеркало на стене. Тонкая красная линия на левой стороне подбородка начала кровоточить. Захотелось врезать кулаком по этому подбородку в зеркале… Он резко вскочил и пошел расплачиваться.

Но запретная мысль уже пришла ему в голову, и прогнать ее было не так просто. Бессонными ночами Гай представлял, как выполняет план Бруно, и это успокаивало ему нервы, точно снотворное. В его восприятии убийство стало не преступлением, а операцией по удалению Бруно из своей жизни, движением скальпеля, отсекающего злокачественную опухоль. В ночи отец Бруно из живого человека превращался в предмет, а Гай — в силу. Совершить убийство, оставить «люгер» рядом с трупом, проследить, как Бруно осудят и отправят на казнь, — для Гая это станет очищением души.